— Да я рассказала уже! — крикнула Самцова. — Ильин сказал, что видел Крамского далеко от сцены, что он сидел и с Прохоровым разговаривал. Значит поджечь шашки только сообщники могли...
— Какие еще сообщники, Самцова? Он новичок, первый раз в «Дружных», — Мамонов хохотнул. — Он их в рюкзаке что ли сюда притащил? Вместе с пирожками мамиными?
— Да мне-то какое дело, Мамонов?!
— То есть получается, что у него тут целая банда террористов? А если они сейчас под диванами прячутся? — страшным голосом проговорил Марчуков и захохотал. — Так. Стоп. Прохоров. А почему ты не сказал, что с ним разговаривал?
— Да я тогда много с кем разговаривал, наверное, ничего важного не было, вот и не вспомнил... — взгляд Прохорова вильнул.
— Ой, а точно... Я еще тогда пошла за сцену готовиться и искала Прохорова... — задумчиво проговорила Коровина. — Он мне помахал еще. Сидел на камчатке, и Крамской с ним рядом. А потом начался дым сразу же. Крамской бы никак не успел!
— Так и сказали же, что будут неделю сообщников искать! — визгливо крикнула Самцова.
— Ой, это чепухня какая-то про сообщников, — Коровина скривилась.
— Ничего не чепухня, это на совете дружины так сказали.
— Крамской, так ты с Прохоровым разговаривал, получается, когда задымило? — Коровина посмотрела на меня.
— Вы же бойкот мне объявили, — хмыкнул я.
— Ой, да ладно! Поэтому у тебя и лицо такое довольное?
— Прости, я не думал, что это так заметно, — я усмехнулся. — Ну давай, Прохоров, скажи им.
— Вы так орете, что мы с вами, кажется горн на ужин прослушали, — резко сказал Прохоров, сделав вид, что меня не услышал.
— Ничего, с голоду не опухнем, — вальяжным тоном проговорил Мамонов и шагнул к Прохорову. — Прохоров, перестань вилять! Когда случилось «бумм!» на открытии, ты был с Крамским?
— Да я много с кем там...
— Прохоров, это правда или нет?!
— Ну да, я с ним разговаривал, ну и что?
— А то, Проша-пороша, что ты как-то очень быстро ему бойкот объявил, хотя точно знал, что его возле сцены не было! — Мамонов подступил ближе. Вообще-то он был ниже Прохорова почти на полголовы, но несмотря на это выглядел угрожающе.
— Мамонов, а может ты не будешь лезть в это дело?
— Это почему еще? Мне наоборот все интереснее становится, — Мамонов посмотрел на меня и подмигнул. — У Крамского кровать самая крайняя, кто угодно мог подкинуть. А тут вдруг ты, первый поборник справедливости, вообще не разбирась, объявляешь человеку бойкот. И еще и угрожаешь всем, что за нарушение наказывать будешь. Что-то тут не так, тебе не кажется?
— Если кажется, креститься надо! А тебе не странно, что кроме тебя никому неинтересно?