— Хочу в нейтральную страну.
— Хе-хе-хе… Мы не настаиваем, конечно. Только мне становится грустно при мысли, что кто-то из моих соплеменников будет одиноко дрожать от холода на неведомой чужбине, всеми забытый, вдали от родины. Двадцать миллионов соотечественников уполномочили нас просить вас вернуться в объятия отчизны…
— Хочу в нейтральную страну.
— Вы же представитель интеллигенции. Вы даже учились в университете. Нашей стране очень не хватает таких людей, как вы. Неужели вы со спокойной совестью можете оставить родину в трудный для нее час?
— Хочу в нейтральную страну.
— Мы знаем, что существующим положением особенно недовольна именно интеллигенция. Но стоит ли губить все тело, если только часть его болит, если это только гнойник? Нужно всего лишь умелое медицинское вмешательство — и вы опять здоровы и жизнерадостны. Я говорю о нашем обществе в целом. Нам очень нужны интеллектуалы. Они просто на вес золота. Лучше потерять десяток невежественных мужиков, чем одного такого, как вы. Вы еще очень молоды. Впереди вас ждут большие дела. Я, как старший по возрасту, советую вам: не принимайте опрометчивое решение, оставайтесь с нами, и вы найдете себе достойное место среди строителей своей страны. Вы произвели очень хорошее впечатление на всех членов нашей комиссии. И лично мне почему-то очень симпатичны. Мне кажется, что в вас я вижу младшего брата. Если все же решите остаться в Южной Корее, обещаю вам личную помощь и содействие в дальнейшем устройстве вашей судьбы. Ну как?
Менджюн поднял голову, посмотрел в потолок. Затем несколько приглушенно, будто про себя, сказал:
— Хочу в нейтральную страну.
Говоривший отшвырнул карандаш, ударил по столу рукой и взглянул на сидящего рядом американца. Тот пожал плечами и засмеялся, прищурив глаза.
У выхода Менджюн записал свое имя в регистрационный лист на столе у секретаря. Выйдя наружу, он вдруг откинулся назад, словно собираясь чихнуть, и от души расхохотался. На глазах выступили слезы, в горле першило, перехватило дыхание, но он никак не мог остановиться и неудержимо хохотал и хохотал.
Море не выпьешь, даже если его тебе даром дают. Да и зачем? Чтобы утолить жажду, человеку достаточно чашки воды. Море обещаний, конечно, вздор, но ждать исполнения обещанного еще глупее. Море, так щедро обещаемое, и чашка воды, необходимая для утоления жажды, — между ними пропасть, доверху наполненная людскими слезами, кровью и потом. Мы виноваты лишь в том, что не знаем глубины этой пропасти. Грустное заблуждение «интеллигента», выросшего в отставшей от жизни, бедной стране. Он верит не в науку, а в волшебство. Он верит, что магией можно превратить целое море в чашечку живой воды. Он верит ловкачам, хитро жонглирующим словами, чтобы продать подороже квинтэссенцию человеческого счастья, верит власти и покидает надежную гавань в наивной надежде получить чашечку магического напитка. Но когда он оборачивается на покинутый берег, то понимает, что уже поздно и ничего не вернуть: враги заняли порт, и тюрьмы уже ждут тех, кто потерпел крушение, дабы очистить берег от вредной заразы.