Мне приходилось почти постоянно заниматься «умным деланием», т. е. «хранить ум» в бесплодных попытках остановить поток разнообразнейших внутренних браней. Но интересно, что, если мне удавалось с помощью какой-нибудь мыслеформы остановить на недолгое время внутреннюю ругань или похабные фантазии, то я немедленно натыкался на другой вид «брани» — более, как мне казалось, «внешней», галлюцинаторной. Вот несколько примеров.
Я ехал с Петровки вечером домой на троллейбусе, сидя на заднем сиденье напротив кассы. Народу было много. В голове у меня, как всегда, вертелись матерные фразы. И вот в попытке сосредоточиться на чем-то другом, отвлечься, я представил себя одним из даосских небожителей с известной фрески, держащим обеими руками металлический брусок. Я как-то очень хорошо, соматически, отождествился с этим персонажем и, действительно, брань утихла. Мой ум как бы вошел в ментальную силу и неподвижность. Прошло минуты две спокойного внутреннего самосозерцания и фиксации. Троллейбус остановился, двери раскрылись. Моя голова непроизвольно повернулась влево. Глядя прямо мне в глаза, широко улыбаясь, к кассе подходила высокая женщина. Ее лицо, улыбка и вся голова были пронизаны и окружены радиирующим золотым свечением, лицо выражало радость встречи. Энергетическая, сияющая мощь ее «явления» была абсолютно внешнеположена мне. Вероятно, своей медитацией я индуцировал коллективное бессознательное на артикуляцию «даосских небес», и одна из входивших пассажирок «сыграла» со мной в небожительницу. Но тогда я не понимал, в чем дело. Эмпиричность этой «тонкой» галлюцинации была очевидной, а, главное, она была по духовной силе мощнее моего отождествления. Этот эффект можно сравнить с погружением в батискафе: вдруг луч прожектора выхватывает из мрака какое-то морское чудовище, которое значительно сильнее тебя, больше и живет в иной среде, а ты, только благодаря толстой броне оказался здесь, в его владениях. И, не будь брони, тебя бы тут же раздавило. Вот этот эффект «разнопорядковости» энергетического, силового существования всегда присутствовал в моих «внешних» созерцаниях и был основным их качеством, порождающим неожиданность и незнакомость «видений». Тогда, в троллейбусе, на меня, действительно, смотрело как бы более высшее существо, несмотря на то, что его «появление» сквозь эту женщину я сам спровоцировал своим «умным деланием». Подобного рода «внешние» созерцания — это путешествие в разные слои коллективного сознательного. «Батискафом» в данном случае служит сосредоточенность на отождествлении с какой-нибудь янтрой, распространенной в той или иной традиции, а вместо «воды», океана — световые и энергетические аберрации.