У-у, холера, надо деньги ей отдать. Ведь больше ничего не осталось, все прахом пошло с домашнего аукциона. Она добренькая, кресла откупила в прошлом году по четвертаку, письменный стол — за полсотни. Он же сам ей и перетаскивал — благо недалече, на одной площадке живет. Как ворона над умирающим, ждет, когда коньки откинет, чтобы начать клевать. Нет, лучше продам... А что если продать... Гете?.. Ну и отлично, где Гете? На полке. Букинист его тоже хорошо встречает. Еще бы! Такую библиотеку перетаскал ему. А мне она ни к чему: я впитал всю мудрость книг, все их прочел и сдал, как пустые бутылки.
Виктор оглядел полупустую комнату с ободранными обоями, узенькой кушеткой, на которой даже нельзя было вытянуть ноги и приходилось спать калачиком, с двумя табуретами, хромоногим столом и сервантом — единственной ценностью, которая ему уже почти не принадлежала. Когда-то знакомые ахали от восторга при виде квартиры. Хорошо, что Ира не видит засиженную мухами лампочку, которая свисает на замотанном изоляцией шнуре. Впрочем, смешно. Какое имеет значение, что раньше здесь висела хрустальная люстра? В сущности, с нее и началось. В тот день он принес люстру домой, увидел радость Иры и вдруг почувствовал, что незаметно для себя превратился в махрового мещанина, что его засосало стяжательское болото. Не сумев справиться с приступом внезапно нахлынувшей тоски, он уже через пять минут смертельно разругался из-за какого-то пустяка с Ирой, оглушительно хлопнул дверью и ушел к товарищу. Там Виктор впервые в жизни напился до чертиков и домой в этот вечер уже не вернулся. На следующий день он клялся, целовал Ире руки, просил прощения. Но через неделю ссора с тем же «успокаивающим» винным исходом повторилась. И пошло с тех пор. Месяца через два Виктор вдруг обнаружил, что после работы его уже тянет только к друзьям. Угрызений совести он теперь не испытывал и домой возвращался обычно поздно и нетрезвый. Так, убегая от одной беды, он прибежал к другой. Но сейчас уже все позади, ему хорошо. Только бы хлебнуть, и станет хорошо. Скорей.
Виктор дрожащими руками натянул брюки, рубашку, схватил двухтомник Гете и вышел на улицу. На двери букинистического магазина висела табличка: «Переучет». Он выругался и огляделся по сторонам.
— Девушка, купите Гете по дешевке, — обратился он к проходившей мимо молодой женщине. Та испуганно шарахнулась от него и ускорила шаг.
Улица была пустынной и не таила в себе ничего утешительного. Неужели так трудно появиться какому-нибудь кредитоспособному знакомому? Правда, когда он сможет отдать долг, сказать трудно. Ему вдруг пришла в голову мысль: если он еще беспокоится о возврате долга, значит не все потеряно. В самом деле, чувство стыда пока не улетучилось. Остатки чувства собственного достоинства, горько усмехнулся он. Интересно, как долго оно сохранится? Говорят, это явление преходящее. Наверняка недалек тот день, когда ему станет безразлично, глубоко безразлично то, что пока тоненькой ниточкой связывает с порядочными людьми. Ну и пускай. По крайней мере станет легче. Осталось совсем немного, он опустится на дно и перестанет мучиться угрызениями совести. Центр тяжести переместится в сторону кредиторов, теперь уже они, как в том старом анекдоте, будут волноваться, как получить с него когда-то данное взаймы...