Я удалился в гоф-фурьерскую, где разбитый от усталости, волнения и недомогания задремал под теканье пулемётов и редкий гул пушек, стрелявших по Дворцу с “Авроры”. Проснувшись в четвёртом часу ночи, я заметил, что везде воцарилась полная тишина. Один из дежурных служителей доложил: всюду спокойно, на Миллионной, на площади, на набережной. В начале седьмого утра он, снова обойдя Эрмитаж, сказал, что в моей квартире, по-видимому, происходит уборка комнат – в окнах виден свет, все комнаты ярко освещены. Это меня встревожило: у меня была договорённость – не зажигать электричество в квартире, не затемнив окна, не привлекать внимание. Я позвонил к себе домой. Оказалось, что уже несколько часов идёт грабёж: разбиты шкафы, комоды, сундуки, грабители меня ищут, чтобы убить. Наша горничная старалась их убедить, что хозяин – настоящий большевик, то есть хороший, порядочный человек, и никакого преследования и убийства не заслуживает».
Через некоторое время, получив специальный пропуск, граф Толстой смог войти в свою квартиру. «Вид квартиры был ужасный: мебель во многих комнатах была свалена, везде была невероятная грязь, в некоторых местах на полу было нагажено. Мало-помалу из общего хаоса начинали выглядывать знакомые вещи, дорогие сердцу. Взяв несколько фотографий, книг, мы поспешили удалиться из Эрмитажа – я уехал на квартиру к нашим родственникам, где и поселился с семьёй на всю зиму, окружённый их заботами и ласкою».
Что же происходило в Эрмитаже? Как относиться к новой власти?
Настроение служащих было неспокойное – никто не понимал, что происходит и как надо себя вести. Толстой утром вернулся в свою квартиру, застал там революционного матроса с «Авроры»: «Разрешил мне взять и унести наиболее необходимое из уцелевших вещей, одежды, некоторые фотографии и картину – портрет дочери, писанный Серовым. Было забавно, как он допытывался у меня, не известно ли мне местонахождение Керенского, спрашивал, имеется ли у меня план Зимнего дворца. Увидев на столе небольшой план Венеции, он вообразил, что это и есть нужный ему документ, и требовал от меня объяснения. Я объяснил: при царском правительстве изданного плана Зимнего дворца не существовало, он представлял государственную тайну, и приобрести его было невозможно. Матрос глубоко возмущался произведённым грабежом – теперь не надо беспокоиться, установилось настоящее социалистическое правительство, подобные грабежи будут невозможны, а похищенное будет мне возвращено. Он позволил мне унести ручной чемоданчик с бельём и объяснил, что разрешает мне это исключительно из жалости – в сущности он, по его словам, не должен был бы так поступать, так как меня, буржуя, должен только презирать. Он стал меня торопить: нужно быстрее уходить, потому что стоявшие кругом дворца казарменные матросы находятся в возбуждённом состоянии, могут быть неприятности. Он советовал в случае расспросов с их стороны выдать себя за прислугу директора Эрмитажа».