Музей – особая территория, священная, и она, конечно, влияет на состояние, настроение, на мысли людей и на их чувства. Я не могу себе позволить мечтательно прогуливаться по Эрмитажу, я по нему хожу, быстро хожу, иногда пробегаю два, три и больше раз в день: прохожу, выискиваю, замечаю неполадки. Смотрю внимательно – где грязно, где этикетки протёрлись, хорошо ли картины висят, натёрты ли полы до блеска, словом – придираюсь ко всему и ко всем. Я привык пробегать по Эрмитажу, но иногда глаз восхищённо останавливается – невозможно не задержаться, невозможно не полюбоваться! Например Караваджо – всегда завораживает, и хочется (в который раз!) вглядеться.
«Лютнист» («Юноша с лютней»), 1595 год. «Учитесь играть на лютне – её струны обладают силой похищать сердца». Что мы видим? Молодой красавец играет на лютне, на ней царапина – символ неразделённой любви, рядом лежат ноты, на них записан мадригал знаменитого композитора XVI века Якоба Аркадельта. Юноша напевает: «Я люблю вас и молчу. Хотел бы без слов вам быть понятным». Надпись «BASSUS» указывает, что песня исполняется в басовом ключе. Лютня, скорее всего, инструмент первой половины XVI века, а крестообразный орнамент на грифе – инициал имени Христа в греческой транскрипции, который часто встречался на инструментах кремонских мастеров.
Микеланджело Меризи по прозвищу Караваджо (его отец служил архитектором миланского герцога де Караваджо) был художником известным и скандальным: «Гениальное чудовище, не знающее правил…»
«Без Караваджо не было бы Вермеера, Жоржа де Латура, Рембрандта. Делакруа, Курбье и Мане писали бы по-другому» – слова восхищения произнесут потом, в XIX веке. А в его время критики возмущались: «Чем прикажете восхищаться? Картины его наполняют люди толстые и вульгарные, с порочными, опухшими от пьянства лицами». Современники вспоминали: «Его недостаток состоял в том, что он не уделял постоянного внимания работе в мастерской. Поработал пару недель – и предавался месячному безделью, разгуливая со шпагой на боку и ножом за спиной, переходя из одного игорного заведения в другое. Так что жить с ним было далеко не безопасно». «Мне довелось повстречать одного художника, его звали Караваджо, – писал другой современник. – Он человек неотёсанный, с грубыми манерами, вечно облачённый в какое-то непонятное рубище, но, рисуя уличных мальчишек, жалких бродяг, он выглядел счастливым человеком».
Пройдут века, и о нём скажут: «Это простое и действительно новейшее искусство». «Для меня главное, – говорил художник, – не делать на холсте ни одного мазка, не подсказанного жизнью и природой». Он презирал рисунки и эскизы – никакой подготовки не нужно: «Всё, что кипит в душе, что восхищает и тревожит – всю ярость мгновения надо сразу отдавать холсту». Живопись Alba prima – без предварительного рисунка.