Павел стремился уничтожить всё, что хоть как-то напоминало о его матери – Екатерине Великой. Он запретил быструю езду, круглые шляпы, наряды. Он сменил архитекторов, приближённых Екатерины II, изменил политику. Но главное – он оставил Эрмитажный театр, хотя и велел его переделать: убрать медальоны с профилями французских просветителей, и особенно – смутьяна Сумарокова. Павел приходил на спектакли редко, но всегда в императорском венце, с которым не хотел расставаться.
В это время Сарти пишет много опер, в том числе и на различные торжественные случаи: например посвящённые свадьбе дочерей Павла I. Многие не понимают, почему же Сарти в 1801 году всё-таки уехал? Объяснение простое: Павла I убили. После смерти русского императора Сарти собрал свои вещи – получилось примерно 47 больших ящиков с рукописями, партитурами, эскизами и прочим скарбом – и поехал в Италию. Но по пути домой он заболел и умер в Берлине в 1802 году. Весь его архив остался в Берлине. А когда наступила дата двухсотлетия со дня смерти Сарти, муниципалитет города Фаэнца выкупил весь архив и вернул в Италию.
Во времена Александра I снова наступило забвение Эрмитажного театра, потом – возрождение, затем опять забвение и возрождение. Полоса внимания к этому чуду сменялась полосой охлаждения. При Екатерине Великой Эрмитажный театр выглядел совершенно иначе, чем теперь: не было такого расположения дверей, висело всего десять люстр, зрительские места были зелёного цвета, другой была и оркестровая яма. При Александре I помещение передали кавалерийскому полку. После реконструкций, которые неоднократно происходили и во времена Николая I, и в конце XIX века, и в начале и конце XX века, Эрмитажный театр сильно изменился. Хотя после преобразований начала XX века он был больше похож на кваренгиевский театр, чем до этого.
Приоткрывая тайны Эрмитажного театра, композитор Сергей Евтушенко отмечает: «В театр мы привнесли дух, который здесь создавался. Это удивительное пограничное состояние сна-пробуждения, когда понимаешь, что находишься и здесь, и там… Все ищут национальную идею, а она здесь – в нашей истории, её нигде больше быть просто не может. Для меня национальная идея – это город, в котором я живу, это Эрмитаж, это Чайковский, Римский-Корсаков, тот же Сарти, те же Паизиелло и Чимароза. В этой идее нет национальности, в ней есть ценность культуры, к которой мы принадлежим. Поэтому национальная идея – это культура».
«В отношении картин Екатерина подвержена страшным и внезапным болезням, подлинному обжорству», – вспоминал барон Гримм, один из друзей и советников императрицы. Екатерина собирала картины (как и всё, что она делала) страстно, увлечённо, с наслаждением. Она сумела объединить вокруг себя увлечённых образованных людей, интеллектуалов того времени, она создала команду непревзойдённых специалистов – Дидро, Гримм, Голицын, Мусин-Пушкин… Блестящие люди. Один из художественных экспертов Екатерины – сын петровского фельдмаршала Миниха Эрнст Иоганн фон Миних – составил первый сводный каталог Эрмитажа.