Вернулся я домой, сытый и трезвый, спать не хочется, думал тебе позвонить, но побоялся — поздно уже, а ты намоталась за вечер, хоть гость-то был всего один, и наверно спать сразу легла. На автоответчике сообщение от Мишки: ему из магазина привезли новую кровать и забрали старую. Ты не знаешь, что они потом делают с этими «б/у» кроватями, то есть, матрацами? Перерабатывают? Знали бы они, что произошло на этой кровати, то есть, матраце всего три дня назад, за деньги бы показывали и разбогатели. Эх, надо было мне Мишке посоветовать организовать «выставку-продажу»: выставку матраца и продажу кусочков простыни в розницу. Как в свое время ушлые монахи продавали по кусочкам крест Спасителя. Прав народ со своим безымянным устным творчеством: «хорошая мысля приходит опосля». Но, так или иначе, Мишка при обновке и вернулся к родным пенатам. И значит, мой исторический диванчик (а потому что какие только люди на нем не перебывали, вот и ты почтила, так сказать) опять свободен. Для кого на этот раз? Для какой творческой личности?
Кстати, о творчестве вообще и о Мишке в частности. Я знаю, бывает такое: не понравится человек с первого взгляда, и что бы он потом ни делал, отношение твое к нему уже не изменится. Мне кажется, именно это у тебя произошло по отношению к Мишке. А жаль. Ибо несправедливо. Он отличный парень. Ну несчастный, ну мечущийся, ну ищущий чего-то и ничего не находящий… А я что — счастливый, что ли? Просто у нас с ним характеры разные, и вот меня ты принимаешь, а его — ни в какую. А песни его талантливы, мелодии простые, запоминающиеся, а слова точные, лучше сказать, точеные, филигранные, каждая строчка в «десятку» бьет. От его пребывания здесь у меня остался листок из его блокнота, тут четыре строчки всего:
Нас е…, а мы крепчаем.
Каждый сыт, одет, обут.
И уже не замечаем,
Как жестоко нас е…
Разве это не про тебя, про меня, про всех нас? Эх, нашелся бы какой-нибудь импресарио, раскрутил бы Мишку с кассетами, с дисками да с концертами по городам и весям — и тут, и в Израиле, и, главное, в России… Ведь Мишка — он не «камерный», он, скорее, «народный». А жизнь проходит…
Ну что, старушка, сегодняшним вечером с твоим ростбифом и моим коньяком ставим точку? Окончательную точку в этой главе? В том, что нами пережито за последние десять дней… Неужели всего лишь десять дней? Мне кажется, я постарел на десять лет. А ты — наоборот: отревелась, сходила на сакэ, замариновала ростбиф и выглядишь превосходно!
С добрым утром, прекрасная Клеопатра…
Клара. 15 июля, суббота, 00–30