Трудно было остаться равнодушной среди всеобщего ликования. Глаза Предславы Владимировны сияли как звезды безоговорочным «да!».
«Мои пути — не пути ваши» — сказал в свое время Господь Бог людям через одного из пророков. Но идея, величественная идея, объединившая в общем ликовании и суровых аскетов — клюнийцев, подчиняющихся непосредственно далекому Ватикану, и тех, кто поддерживал проповедников из близкого немецкого Магдебурга, и патриотов, ненавидящих христианство, как иноземную немецкую религию; идея — отблеск грядущего королевства Славии именно сейчас впечатывалась в сознание народа. И сознание своей исключительности среди прочих народов, самарян и полуязычников, польскому народу будет суждено пронести через века.
Король, гордо подняв голову, стоял на верхней ступени перед резным креслом — троном. В базилике началось движение людей, желающих ему поклониться. Свита княгини Предславы оказалась еще ближе к монахам клюнийцам, чем в начале коронации. Любава взяла благословение у высокого немолодого иеромонаха. Он был так похож на православного батюшку, показался вдруг таким близким и родным, что она не выдержала и задала вопрос, терзавший ее все последнее время, а уж во время коронации так особенно.
- Прости, отче, за вопрос, я чужестранка, впервые здесь. Как это возможно, что люди, уверяющие, что с ними Бог, убивают монахов — чужестранцев. Это же личная гвардия Господа нашего, для Которого происхождение не имеет значение.
Из облика клюнийца, а для клюнийцев идея личной гвардии Христа была очень и очень близка, мгновенно ушла радостная расслабленность.
- Что случилось? — спросил он, строго глядя на Любаву взглядом воина.
- По приказу Болеслава убиты все монахи с Афона, проповедавшие в этих землях, — еле слышно ответила она.
Монах с горечью посмотрел на совсем старого архиепископа, стоящего сейчас справа от своего короля, по-детски счастливого, сияющего.
- Мы не знали, — так же тихо ответил он. — Но теперь все узнаем.
Эти люди не были способны на согласие с подлостью кто бы и во имя чего бы ее не делал. А смерти они и вовсе не боялись.
* * *
Наверное, король Болеслав как-то по-особенному любил Всеслава из Вроцлава, потому что он не забыл о нем даже в суматохе коронационных торжеств. И Всеслава и Любаву пригласили на прием к королю. Болеслав восседал на возвышении, на троне с резной прямой высокой спинкой, на шелковых подушках. Стены зала приемов были завешаны гобеленами с золотой вышивкой, сверкавшей в лучах весеннего солнца. Вокруг трона короля почтительно стояли его приближенные. Болеслав милостиво кивнул Всеславу и приветливо улыбнулся его невесте.