В одном из этих ельников, сидя на зеленом мху с рыжими коробочками спор, с желтыми звездочками лапчатки, так красиво выглядящей среди зеленого мха, сидела Любава, пока в чаще леса ее друзья новгородцы допрашивали Свентобора. Время пришло, медлить было нельзя, и она старалась не думать, какими способами они выбивают сейчас из него нужные сведения. Просто сидела и смотрела на резные листья папоротников, на лиловые метельчатые соцветия изящных ятрышников, на кусты малины на близкой опушке. Где-то совсем в другом месте Сольмир развлекал отдыхающую княгиню искуснейшей игрой на гуслях. Та, конечно же, давно заметила безнадежную влюбленность сказителя, она ей льстила, забавляла, казалась чем-то несерьезным. Судя по всему, приворот муромский волхв вначале делать не стал, видимо, рассчитывал добиться взаимности своим обаянием, ну а теперь, когда он понял, что его обаяния не хватает, ему помешал отец Афанасий, не ленившийся тихо напоминать ему в течение всего плавания, что приворот — это ни в коем случае не любовь. Скорее всего, у него не получится, но не дай Бог, что-то выйдет. Ему, отцу Афанасию, пришлось видеть, как сначала покончила с собой жертва приворота, а потом, раскаявшись в содеянном, и тот, кто этот приворот применил. «Подумаешь, молодой парень влюбился, ну потерпи, сынок, скоро пройдет». Сольмир морщился, он уже не надеялся, что пройдет скоро или не скоро, но приворот так и не применил. Предслава часто слушала, как он несравненно играет, или поет, но о более серьезных вещах беседовала не с ним, а со Свентобором. Тот изображал из себя языческого вождя, желающего креститься самому и крестить своих людей. Бедняга старательно выслушивал длинные проповеди и поучения княгини, такие нудные, что даже отец Афанасий, услышав издали несколько таковых, от души жалел несчастного вождя. А тот слушал, кивал в нужных местах и со всем соглашался ради той цели, которую сам для себя счел высокой. Княгиня Предслава, наивно считая себя просветительницей дикого народа, полностью шла у него на поводу.
Наконец, густые невысокие елки впереди раздвинулись и навстречу Любаве из чащи шагнул Творимир. Она молча смотрела на него, обхватив колени руками, глядя на воина испуганными глазами.
- Да полно, девонька, — поморщился подошедший. — Мы же не палачи. Харальд его только пугнул. Ты ведь знаешь Харальда. Он бывает очень убедителен. «Жизнь — если расскажешь правду, смерть в болоте, если будешь молчать.» Причем, смерть неизвестная, потому что княгине мы скажем, что неизвестно, где пропал твой Свентобор, может, и к соплеменникам убег. Не видали, мол, со вчерашнего вечера.