Я нахмурилась:
– Письмо?
– Да. Авиа. И все обклеено иностранными марками. Не знаю почему, но оно производит впечатление срочного.
Мое раздражение вкупе с мечтами о новых креслах отошло куда-то, уступив место внезапной тревоге.
– Это от мамы?
– Не знаю. Почему бы вам не пойти и не узнать?
По крутым, не покрытым ковровой дорожкой ступеням я спустилась в полуподвал, освещенный в этот хмурый день длинными полосками ламп дневного света, вделанных в потолок. Кабинет был, как всегда, вопиюще неопрятен: завален какими-то письмами, свертками, папками, кипами старых книг, картонными коробками и пепельницами, которые забыли вытряхнуть. Но адресованное мне письмо, положенное на самую середину торговой книги Стивена, было видно сразу.
Я взяла его в руки. Авиаконверт, испанские марки, почтовый штемпель Ибицы. Но почерк незнакомый – заостренный и колючий, как будто писали очень тонким пером. Письмо было послано на прежнюю квартиру, но адрес перечеркнут и заменен адресом книжного магазина, написанным крупным девчачьим почерком. Я прикинула, сколько это письмо пролежало на столике возле входной двери, прежде чем попалось на глаза одной из девушек и прежде чем она удосужилась направить его мне.
Сев в кресло Стивена, я вскрыла конверт. Внутри находилось два листочка хорошей почтовой бумаги, а в начале письма была проставлена дата: 3 января. Почти месяц назад. В мозгу моем зазвучала тревожная нота; чувствуя внезапный страх, я стала читать.
Дорогая Ребекка!
Надеюсь, Вы не обидитесь, что я обращаюсь к Вам по имени – ведь Ваша мама так много мне о Вас рассказывала. Пишу Вам, потому что мама Ваша очень больна. Она недомогала уже давно, и, конечно, лучше было бы написать Вам раньше, но она не разрешала.
Однако теперь уж я настоял на своем и, с одобрения доктора, хочу известить Вас, что, мне кажется, Вам стоит прилететь повидаться с ней.
Если это возможно, телеграфируйте, пожалуйста, номер рейса, чтобы я мог встретить Вас в аэропорту.
Я знаю, что Вы работаете и путешествие это для Вас может оказаться трудноосуществимым, но я настоятельно советую Вам поторопиться. Боюсь, что Вы найдете маму сильно изменившейся, хотя дух ее по-прежнему бодр.
С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш
Отто Педерсен
Я сидела, недоверчиво уставясь на письмо. Формально вежливые слова мне ничего не говорили и одновременно говорили мне все. Мама больна, может быть, при смерти. Месяц назад мне советовали поторопиться, немедленно повидаться с ней. Прошел уже целый месяц, а я только сейчас получила письмо. Может быть, она умерла, а я не приехала! Что же должен думать обо мне этот Отто Педерсен, которого я никогда в жизни не видела, чье имя даже впервые слышу!