Уже внизу я столкнулась с Петтифером: он шел из кухни с лицом, как грозовая туча, и с рюмкой бренди в руке. Только очень серьезные события могли заставить Петтифера забыть о серебряном подносе под рюмку.
– Петтифер, что случилось?
– Не знаю, что именно случилось, но, кажется, у девочки истерика.
– Я слышала, как подъехала машина. Кто привез Андреа?
– Морис Тетком. Говорит, что ехал из Порткерриса и нашел ее на дороге.
Я ужаснулась:
– Вы хотите сказать, лежащей на дороге? Ее сбило машиной или как?
– Не знаю. Может быть, просто упала.
В глубине холла распахнулась дверь гостиной, и к нам торопливо, почти бегом бросилась Молли.
– О Петтифер, не стойте с разговорами, несите скорее бренди! – Тут она увидела меня, совершенно растерянную. – О Ребекка, дорогая, какой ужас! Право, ужаснее не бывает! Я хочу позвонить доктору. – Она была уже возле телефона и листала телефонную книгу вслепую, потому что куда-то задевала очки. – Посмотрите, пожалуйста, будьте так добры! Телефон доктора Треваскиса… он где-то здесь записан, но я не могу найти…
Петтифер ушел. Я взяла телефонную книгу и стала искать номер телефона.
– Что случилось с Андреа? – спросила я.
– Бред какой-то… Просто не верится! Какое счастье, что Морис нашел ее! Она могла пролежать там всю ночь… могла умереть…
– Вот. Нашла. Лионель Треваскис. Порткеррис, восемьсот семьдесят три.
Молли схватилась за щеку:
– О, ну конечно. Я же наизусть его знаю. – Подняв трубку, она набрала номер. Дожидаясь ответа, быстро проговорила: – Пойдите туда, посидите с ней, а то от мужчин толку мало, никогда не знают, что надо делать!
Теряясь в догадках, но почему-то не желая узнать детали произошедшего с Андреа несчастья, я тем не менее послушалась Молли и сделала, как она просила. В гостиной я застала чуть ли не хаос. Гренвил, по всей видимости крайне озадаченный, молча стоял перед камином, заложив руки за спину. Остальные толклись возле дивана. Элиот, налив выпить Морису, вместе с ним наблюдал, как Петтифер с похвальным терпением пытается заставить Андреа глотнуть бренди.
Андреа же… вид ее невольно изумил и испугал меня. Свежая водолазка и отглаженные джинсы, в которых она так весело отправлялась на свидание, были мокрыми до нитки и все в грязи. На коленке джинсы были продраны, и виднелась ссадина, из которой сочилась кровь, – так разбивают коленки дети. Судя по всему, один ботинок она потеряла. Волосы ее прилипли к голове, как липнет тина, лицо было в красных пятнах и вспухло от слез, а когда я окликнула ее и она повернулась ко мне, я увидела, что из глаз ее ручьем льются горькие слезы. На виске ее я с ужасом разглядела огромный, как от сильного удара, синяк. Кельтский крест на кожаном шнурке тоже отсутствовал, возможно сорванный в каком-то немыслимом и диком противоборстве.