На море был пик отлива. Выехав к гавани, я увидела, как мерцают огни, отражаясь в мокром песке, увидела лодки, перемещенные на берег повыше, чтобы их не достал шторм. По небу еще мчались клочки туч. Попадались отдельные прохожие.
В магазине было темно. Лишь в верхнем окне светился одинокий огонек. Я припарковала машину к тротуару, вылезла и, подойдя, открыла дверь. На меня пахнуло свежеструганым деревом, ноги утонули в неубранной стружке. Свет уличного фонаря освещал лестницу. Я осторожно стала подниматься на второй этаж.
– Джосс! – позвала я.
Ответа не было. Я прошла дальше, к неяркому свету впереди. Камин был погашен, и было холодно. Порыв ветра с дождем пронесся надо мной по крыше.
– Джосс!
Он лежал в постели, кое-как прикрытый одеялом. Запястьем он прикрывал глаза, словно загораживаясь от нестерпимо яркого света. Когда я произнесла его имя, он опустил руку и слегка приподнялся, силясь увидеть, кто пришел. И опять откинулся на подушку.
– Господи боже, – услышала я. – Ребекка!
Я подошла к его постели.
– Да, это я.
– Я подумал, что слышу ваш голос и что мне это снится.
– Я позвонила, но вы не ответили.
Его лицо было в ужасном состоянии: левая сторона – сплошной синяк и опухла, глаз заплыл, кровь из рассеченной губы засохла; костяшки пальцев на правой руке были ободраны чуть ли не до мяса.
– Как это вы здесь очутились? – Он говорил невнятно, может быть, из-за пораненной губы.
– Мне позвонила миссис Керноу.
– Я велел ей молчать.
– Она беспокоилась за вас. Что случилось, Джосс?
– Да вот бандиты напали.
– Пострадало не только лицо?
– Пострадало все.
– Дайте-ка посмотреть.
– Супруги Керноу меня забинтовали.
Но я склонилась над ним и осторожно отвела одеяло. Он был голый до пояса, а ниже аккуратно забинтован в какие-то лоскутья, похожие на обрывки старой простыни. Но кровоподтеки распространились и выше, на грудь, а из красного пятна на правом боку через материю сочилась кровь.
– Кто это сделал, Джосс?
Но Джосс мне не ответил. Вместо этого он с силой, неожиданной для раненого, потянул меня вниз, заставив сесть на краешек постели. Моя длинная светлая коса упала мне на плечо, а он, удерживая меня правой рукой, принялся левой снимать с косы резинку, а потом пальцами, как гребешками, растрепал косу и распустил пряди. Теперь шелковистые завитки щекотали его голую грудь.
– Мне всегда хотелось сделать это, – прошептал он. – С первой минуты, как я вас увидел, а вы были похожи на старосту… как я тогда выразился.
– На старосту образцового приюта для девочек-сирот.
– Вот именно. Удивительно, что вы это помните.