– Что я могу для вас сделать? Чем помочь?
– Просто остаться со мной. Просто остаться, девочка моя дорогая…
В его голосе была нежность. И это у Джосса, всегда такого резкого, решительного… И я растаяла, потеряла самообладание. На глаза навернулись слезы, и он увидел это и притянул меня к себе так, что я очутилась у него на груди и почувствовала его руку у себя на затылке, под волосами, и как смыкаются его пальцы на моей шее.
– Джосс, тебе будет больно…
– Молчи, – пробормотал он, ища ртом мои губы. А потом: – И это тоже мне всегда хотелось сделать.
Было ясно, что никакие недуги – ни синяки, ни кровоподтеки, ни кровь из раны, ни рассеченная губа не остановят его, не отвратят от того, к чему он стремится.
И я, которая всегда воображала, что любовь подобна фейерверку или взрыву чувств, открыла для себя, что это вовсе не так. Она теплая, как внезапно прокравшийся солнечный луч. Она не имеет ничего общего с жизнью моей мамы и вереницей мужчин, вторгавшихся в эту жизнь. Весь мой циничный скепсис, все мои предубеждения развеялись в дым, вылетели в окно. И последняя линия обороны рухнула. Вот он, Джосс.
Он произнес мое имя, и в его устах оно показалось мне удивительно прекрасным.
Потом, гораздо позже, я разожгла камин, навалив в него побольше дров, так что комната осветилась мерцающим пламенем. Я не позволяла Джоссу двигаться, и он лежал, оперев темноволосую голову на руки, и я чувствовала на себе его взгляд – он не сводил с меня глаз, провожая каждое мое движение.
Я разогнулась и отошла от камина. Распущенные волосы свисали по обеим сторонам моего лица, а щеки мои раскраснелись. Мне было уютно и легко.
– Нам надо поговорить, верно? – произнес Джосс.
– Да.
– Дай мне выпить.
– Чего ты хочешь?
– Виски. Он в кухоньке, в шкафу над раковиной.
Я пошла за виски и двумя стаканами.
– С содовой или просто с водой?
– С содовой. Пробочник на крючке.
Я нашла пробочник, сняла крышечку с бутылки. Я действовала неуклюже, и крышечка упала на пол, покатилась и, как всегда бывает, закатилась в самый темный и неудобный угол. Я стала доставать ее, и внимание мое привлек другой маленький блестящий предмет под раковиной, еле видный за педалью мусорного ведра. Я подняла его и увидела, что это кельтский крест Андреа, тот самый, что был на кожаном шнурке у нее на шее.
Я сжала его в ладони. Я нашла виски и отнесла стаканы Джоссу. Дав ему в руки стакан, я встала на колени перед постелью и показала ему крест.
Заплывший глаз плохо видел. Джосс болезненно щурился:
– Это еще что за штука?
– Это крест Андреа.
– Да ну его к черту! – сказал он. – Подложи под меня еще подушек, будь добра. Никогда не умел пить виски лежа.