– Она… не из тех, кто создан для брака. Но она была очень, очень привлекательна, и я не помню времени, чтобы вокруг нее не увивался какой-нибудь обожатель. А поскольку я была в интернате, ей не было особой нужды проявлять осмотрительность. Я никогда не знала, где проведу следующие каникулы. Однажды это была Франция, Прованс. Иногда – Англия. А как-то раз на Рождество мы даже махнули в Нью-Йорк.
Услышав это, Мэгги поморщилась:
– Не большая радость для ребенка.
– Зато развивает. Я давно научилась относиться к такой жизни с юмором. И подумать только, где я не побывала, в каких удивительных местах не приходилось мне жить. То это был парижский отель «Риц», а то – какая-то омерзительная, холодная дыра в Денбишире. Там жил поэт, вздумавший разводить овец. Самым счастливым днем моим был день, когда кончился этот роман.
– Она, наверное, очень красива.
– Нет, но мужчины считают ее красивой. И она очень веселая, непредсказуемая, неуловимая и, можно сказать, совершенно аморальная. Вопиюще. Все для нее «забавно». Это ее словечко. Неоплаченные счета – забавны, и потерянные сумочки, и письма, оставшиеся без ответа. Она никогда не считала денег и не имела представления о том, что такое обязательства. Ужасно неудобный человек для общежития.
– Что она делает на Ибице?
– Живет с каким-то шведом, с которым там познакомилась. Поехала со своими знакомыми, семейной парой, встретила этого типа, и очень скоро я получила письмо, в котором сообщалось, что она собирается с ним остаться. Она писала, что он ярко выраженный нордический тип и очень суров, но дом его – просто прелесть.
– А давно вы с ней не виделись?
– Года два. Я освободила ее от себя в семнадцать лет. Окончила секретарские курсы, стала устраиваться на временные работы и наконец поступила к Стивену Форбсу.
– Вам там нравится?
– Да. Нравится.
– А сколько вам лет?
– Двадцать один год.
Мэгги опять улыбнулась и, удивленная, тряхнула своими длинными волосами.
– Сколько же всего вы успели, – сказала она без всякого сочувствия к моей печальной участи и даже с легкой завистью. – В двадцать один год я краснела в подвенечном платье с обтягивающим лифом под старой, пропахшей нафталином вуалью. Я вовсе не такая уж традиционалистка, но у меня есть мама, которая придерживается традиционных взглядов, а я очень ее люблю и привыкла ей угождать.
Я сразу представила себе мать Мэгги и сказала, прибегая к удобному клише, так как не могла придумать ничего лучше:
– Ну да, люди разные бывают.
В эту минуту мы услышали скрежет ключа в замке – это вернулся Джон, и больше мы не возвращались к теме матерей и семейной теме вообще.