Это действительно сказание, о котором современный историк В. Р. Мединский пишет: «В записках Шлихтинга нет никаких политических обобщений. Просто перечисление пыток и казней. Цифры убитых и умерших под пытками называет такие, что, если их сложить, получится больше миллиона человек. Всё городское население России того времени».
Ситуацию, сложившуюся в стране (террор) Шлихтинг объяснял особенностями мышления и психики, свойственными русским: «Московитам врождено какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так что они убивают себя взаимной клеветой. А тирану всё это любо, и он никого не слушает охотнее, как доносчиков и клеветников, не заботясь, лживы они или правдивы, лишь бы только иметь удобный случай для погибели людей, хотя бы многим и в голову не приходило о взведённых на них обвинениях»[32].
Конечно, польского короля Шлихтинг уверял, что пишет и говорит только «правду и ничего кроме правды», и своё сказание начал торжественным заверением: «То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве. А то, что происходит в других больших и малых городах, едва могло бы уместиться в целых томах».
Записка Шлихтинга пришлась как нельзя вовремя: папа Пий V именно в это время собрался установить связи с Москвой, чтобы привлечь её на борьбу с турками. Польский король сразу запаниковал: испугался, как бы между московской и папской курией не завязалась дружба. Поэтому он переправил сказание Шлихтинга в Рим.
Там творение безвестного немецкого дворянина произвело желаемое Сигизмунду впечатление, и папа написал Шлихтингу: «Мы ознакомились с тем, что вы сообщили нам о московском государе; не хлопочите более и прекратите сборы. Если бы сам король польский стал теперь одобрять нашу поездку в Москву и содействовать ей, даже и в этом случае мы не хотим вступать в общение с такими варварами и дикарями».
Из этого письма видно, что Шлихтинг был двойным агентом – папы Римского и польского короля. А потому неслучайно попал в плен к русским, а потом составил свой отчёт о «виденном» в том духе, который соответствовал желанию Сигизмунда II и напугал Рим.
Другой «сказочник» – Генрих Штаден – тоже был немцем. Родился он в Вестфалии в бедной семье бюргера и, будучи чрезвычайно активным, рано встал на путь авантюризма. С полуразбойничьим отрядом попал в Ливонию, откуда «бежал под страхом виселицы».
Из Ливонии Штаден проследовал в Московию. Приняли его хорошо: определили в опричнину и выделили имение. Конечно, иноземец охотно участвовал в «мероприятиях» опричников. Об одном из походов вспоминал: «Я был при великом князе с одной лошадью и двумя слугами. Когда же я вернулся в своё поместье с 49 лошадьми, из них 22 были запряжены в сани, нагруженные всяким добром, я послал всё это на мой московский двор. Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно из тех, которые были наги и босы. Им это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы…»