Кивнул.
— Да, видел, — сказал я. — Уже поговорил с мужиками. Звали меня перекинуться с ними в… побросать кости. Четвёртый им, видишь ли, понадобился для компании. Вспомнили обо мне — пришли. И рад бы им помочь, да не могу. Ответил, что пока занят. Ну а что поделать? Работы, сама знаешь, полно. Не могу же я раздвоиться: и кости бросать, и хлеб выпекать. Обиделись. Ушли.
Мысленно добавил: «Но обещали вернуться».
Показал продавщице сетки с продуктами.
— Вот. Видишь? Не время для развлечений. Будем сейчас с Полушей печь медовый хлеб. Прошлый-то ты, небось, уже весь продала?
«Мэтр! — воскликнул я мысленно, пройдя через магазин в пекарню. — В этом мире не умеют играть в карты?! Ты это серьёзно? Ни в покер не играете, ни даже в подкидного? Очуметь. Как такое возможно? Отсталые вы люди. Дикари. Может, вы и в шахматы не играете? Нет? С ума сойти. Куда я попал… Карт нет, шахмат нет — безобразие. Обязательно исправлю это недоразумение. Когда появится свободное время».
* * *
Полуша заподозрил, что мой рецепт медовых батонов — тот же, что и для медового хлеба мастера Потуса. Так мне пекарь и заявил, когда замешивал тесто. Прищурил при этом глаза — ну точно следователь во время допроса. Похоже, парень опасался, что я утаю от него секрет медового вкуса. Отнекиваться я не стал: объяснил, что вся разница — в моей закваске. Именно закваска позволила рецепту «заиграть новыми красками». А сам набор продуктов… я и раньше не скрывал, что нашел его список в закромах прошлого владельца пекарни.
Оставил тесто на попечении молодого пекаря: тот и без меня знал, что с ним дальше делать. Я решил, пока есть время, разобраться с остатками вчерашних батонов. Сегодня Лошке удалось продать только два медовых хлеба — на полках продолжали скучать почти два десятка (а ведь скоро Полуша испечёт ещё тридцать штук!). Я плеснул молоко в кружку (успели вдовушки приучить меня к этому напитку), отломил краюху ржаного хлеба. Вышел на улицу — замер около входа в магазин, подставил лицо свежему ветерку, огляделся.
Беглых здоровяков не увидел: те либо всё ещё продолжали бежать, либо пока не успели сменить штаны. Сквозь листву деревьев пробивались солнечные лучи, добавляли зелени желтоватых оттенков, превращали в зеркала запылённые окна, заставляли меня жмуриться. От яркого света защекотало в носу — я чихнул, едва не расплескал молоко (в прошлой жизни у меня была похожая реакция на солнечный свет). Прислушался. Голоса ребятни доносились со стороны дороги. Туда-то я и направился.
Детишки суетились под старым клёном, где я и видел их, возвращаясь с рынка. Чертили ржавым ножичком полосы на земле, громко спорили — со стороны их споры казались руганью. Насчитал девятерых парней… Тут же сам себя поправил: восемь парней и одна — шести или семилетняя девочка. Точно девчонка — без сомнения. Мои дочери тоже временами выглядели пацанками, но научили меня чётко подмечать те малозаметные мелочи, что при любом наряде отличали их от мальчишек.