* * *
Я спустился в пекарню — застал там Полушу и Лошку. Магазин я разрешил закрыть, пусть время ещё и не позднее: сторожить пустые полки не имело смысла — продавщица вызвалась помочь пекарю с уборкой. Девица намывала пол и стены (я распорядился привести зал в порядок: жирные разводы и паутина действовали мне на нервы), бросала недвусмысленные взгляды на мускулистую фигуру Полуши (тот надраивал тазы и вёдра, готовил посуду к работе).
Я известил о своём появлении громким покашливанием.
— Мастер Карп! — сказал пекарь. — Я вота… готовлюсь. Раз уж вы разрешили на завтра теста побольше сделать. Даже радостно как-то. Печки не будут полдня простаивать. Старый хозяин не любил, когда они остывали. Говорил, что холодная печь бывает токмо у плохого пекаря. А ещё он повторял…
— Ты… эта… меньше языком мели, — одёрнула парня Лошка. — Руками активней работай. Мастер Карп к нам, наверняка, по делу спустились. Может сказать чего хотят. Или распоряжение отдать. А ты отвлекаешь его своим пустомельем.
Повернулась ко мне.
— Может чаю вам заварить, господин хороший?
— Чай — это хорошо, — сказал я. — Обязательно выпью. Но после. Вы работайте, не отвлекайтесь на меня. Я тут пока немного пошаманю.
— По… чего? — переспросила продавщица.
Точно крылья мотылька затрепетали её ресницы.
— Сделаю так, чтобы закваска в моей пекарне больше не покрывалась плесенью, — сказал я.
Продавщица и пекарь переглянулись. Полуша пожал плечами, словно ответил на немой вопрос коллеги; принялся натирать деревянный таз, всячески намекая, что с головой погружён в работу. Лошка перенаправила своё внимание на меня: уставилась на ведёрко с водой и большую малярную кисть, что я принёс с собой — откопал их в залежах хлама на втором этаже.
— Эта… а это для чего?
Я помахал кистью, точно прикидывал: смогу ли ею оббиться от неведомых врагов.
— Этим нас в кулинарной школе учили отваживать от кухни невидимых пакостников, — сказал я. — А то заимели, понимаешь, моду заниматься вредительством! Сегодня он закваску испортил — завтра, глядишь, попытается печь разворотить! Нет уж, моё терпение не безгранично. Не посмотрю ни на чьи былые заслуги! Диверсанты мне в пекарне не нужны. Ни одна невидимая тварь теперь не сможет плюнуть в моё тесто.
Состряпал на лице решительную мину — окунул кисть в ведро.
«Действуй, мэтр. И чтобы сюда отныне не смоли прошмыгнуть не только дохлые старикашки (я не о нас с тобой говорю), но и даже призрачные мухи! Граница родины должна быть под надёжным замком — и моя пекарня тоже».
Я махнул рукой — окатил водой стены, подобно тому, как в моём прошлом мире освящали квартиры священники. Вслух ничего говорить не стал: ещё чего доброго обвинят меня в колдовстве или какой другой ерунде — об очистительном костре не забыл. Пошёл по пекарне, смачивая паутину в тех местах, до которых пока не добралась тряпка продавщицы.