— Христос воскресе, Мишка!
Едва офицеры сдвигают бокалы, пьют. Но закусить не успевают — к столику торопливо подходит нарочный, что-то быстро говорит им, легионеры встают и, надев фуражки, направляются прочь. Солдаты с отлученным от лакомства, недовольно орущим медведем, спешат следом.
* * *
Линия окопов легионеров тянется вдоль бесконечного французского виноградника, уходящего за горизонт. Под натянутой камуфляжной сеткой вкопан походный столик. На нем в чисто штабном бардачном стиле, тем не менее, удивительным образом упорядоченном, навалены карты, бинокли, револьверы, тарелки с заскорузлым сыром. Рядом на топчане храпит толстый офицер без обуви, в дырявых носках, расстегнутых брюках и разошедшемся на животе кителе.
Эту идиллию прерывают звуки, похожие на то, как если бы по брустверу застучали разом десятки перезрелых арбузов — так разрываются немецкие мины из нарезного миномета калибра 75.8 мм. Растяжки, на которых держался камуфляж, посекло вмиг, и сетка падает на спящего офицера — он барахтается под ней, пытаясь встать.
— Вашу мать! Горбаткин, сигналь тревогу!
Так же неожиданно, как начался, минометный обстрел затихает. Выбравшийся из-под сетки офицер — страдающий одышкой, не обутый, в драных носках — пробирается по ходу сообщения, вытирая платком лысину и витиевато матерясь.
За крутым поворотом окопа он натыкается на Гулякова, ощипывающего гроздь винограда и рассматривающего в бинокль германские позиции.
— Александр Иванович, что стряслось? Я там… (показывает в сторону своего лежбища) схему укрепрайона чертил, а тут…
Гуляков, застегивая пуговицы на кителе тяжело дышащего офицера, успокаивает его, как ребенка, напуганного ночной грозой:
— Михаил Аркадьевич, не волнуйтесь так. Война тут у нас. Бывает, стреляют из минометов, мерзавцы…
Вдруг Гуляков, повинуясь то ли своему пятому, то ли шестому чувству, то ли звериному чутью, не поддающемуся счету, толкает собеседника вниз и быстро наклоняется сам — поверху свистят пули, и только потом доносится пулеметная очередь. Ротмистр выплевывает виноградину, накидывает каску, упруго выпрыгивает на бруствер и, взмахнув маузерами в обеих руках, хрипло кричит:
— Вперед! Царя нет, а Отечество осталось! За мной, ребята, пошли! Живее!..
Цепь легионеров бежит по простреливаемому полю. Каждый знает закон: быстрее добежишь — скорее уцелеешь.
На Гулякова скачет немец-кавалерист на кобыле с металлическими пластинами на груди. Гуляков стоит, широко расставив ноги: со стороны кажется, что ротмистр хочет принять лошадь грудью на таран. Раззявивший рот в немом крике кавалерист уже замахивается саблей, подавшись вперед, но Гуляков, словно пес в дворовой драке, неуловимым движением откатывается в сторону и лежа стреляет с двух рук вслед пронесшемуся коннику. Тот повисает на стременах, каска сваливается, обнажая угловатый белобрысый череп. Кобыла фырчит, пытаясь зубами содрать с себя пластины.