Гроб опускают в могилу, пять красноармейцев поднимают винтовки для салюта и глядят на Троцкого, ожидая команды. Тот достает из деревянной кобуры маузер, пытается взвести курок — не получается. Сует его ближайшему командиру, тот взводит оружие. Троцкий ожесточенно палит, тыча стволом маузера в серое зимнее небо.
Один офицер шепчет на ухо другому:
— Говорят, он сам его и пристрелил — за невыполнение приказа отступать.
— Молчи! Видел, какой он орден придумал? Красное знамя, и звезда перевернутая. Бесовщина, точно тебе говорю! Так что молчи лучше в тряпку…
* * *
В марсельском порту в декабре 1918 года стоял под погрузкой последний пароход, увозивший на родину воинов Русского Легиона Чести. Тех, что прославили во Франции русское оружие, уцелев в мясорубке германских атак на севере у Амьена, в июльском месиве в лесах у Виллэр-Котэрэ, в сентябрьской бойне в Суассоне.
На пирсе ротмистр Гуляков, капитан Мартынов и подпоручик Курилло мрачно наблюдают за тем, как по трапу на борт поднимаются солдаты, нагруженные тюками, ящиками и прочим скарбом.
Интеллигентный Мартынов сплюнул:
— Позор. Стадо. Не воинство — мешочники. И посмотрите, какой хлам волокут: кофейники, утюги…
— А вы, капитан, хотите, чтобы они отсюда Фонтенеля и де Севиньи повезли? — смеется Курилло, рассовывая по карманам пистолетные патроны. — Да, в Новороссийске со стыда будем гореть. Если, конечно, там еще есть, кому нас встречать…
Мартынов витиевато ругается, заставив собеседников взглянуть на него с высшей степенью удивления. Капитан негодует:
— И ведь… ничего не поделаешь. Нас трое, а их больше сотни. Дожили…
Гуляков играет желваками, но не ругается, а добавляет в эмоциональную беседу рационализма:
— Господа, нам надо держаться плотнее. Друг друга из вида ни в коем случае не выпускать…
Они последними поднимаются по трапу, в рубке дают сигнал к отходу. Офицеры спускаются в отведенную им каюту, скидывают кители, садятся к столу, вытягивая ноги, гудящие после 20-километрового перехода к порту. Без особого настроения распечатывают бутылку коньяка, выпивают по рюмке. Гуляков откидывает от стены кровать:
— Я вздремну, пожалуй. Господа, если что, не жалеть, будить немедля…
Ложится на спину, кладет под голову ладони, закрывает глаза. Но сон, как часто бывает, когда мозг перегружен переживаниями, не идет. Перед его взором проходит чередой калейдоскоп картинок: Александра с круглыми от страха глазами, семенящая за ним по полю среди свиста пуль, она у стола с шампанским в их первую брачную ночь, виноградина, запутавшаяся в волосах на его груди…