Военные — страсть. Влюбляюсь в этих добрых дядей, могущих, внезапно выудив пистолет, порешить врага. Издали приметив мундиры, мчусь, прижав ладонью правый бок, согнувшись вправо, боли наперекор, — мчусь, чтобы в нескольких шагах от них пытаться пройти как военные на параде, держа руку у виска (честь). Дома хвастаюсь: «Сегодня я отдал честь генерралу!» Мечтаю об армии. О форме. Я — участник кровавых боев за Новую Власть, рублю белых, гоню своего коня, рублю махновцев, пленяю басмачей, правлю танк на фашистские шеренги, стрекочу пулеметом, кричу: «Патрроны! Патрроны!» — и умираю. Меня убивают! Сколько раз меня убивали! Сколько раз я умирал! Пули, как пчелы, облепили меня дырами ран, и я, расхлестывая кровь, все же что-то совершаю еще для победы, убиваю кого-то. Взрываю мост. А вот кулацкий нож режет меня. Я — герой Валя Истукан — оседаю на отражающих смерть глазах изранивших меня отца и брата (Отец? — Отец!). И я уже — Рита, бьют меня, пытают, волокут голышом за волосы на мороз — вешают, прибив к груди табличку: «Партизан». Сколько я пережил! Сколько мук и смертей!
VII
Лагерь Дворца пионеров в Рожеве расквартировался в местной школе-интернате. Детям отвели второй этаж. Первый — персоналу и руководителям.
Перед интернатом — заболоченный пруд, — если идти от шоссе. Собака (Осталовы зовут ее болотной) погружается в воду. Переплывает пруд. Вид ее деловой. Движется, словно не имеет лишней доли времени. Коротко отряхивается. Трусит, поводя носом.
На отдыхе кружки музыкальные, хореографический и рисовальный. После линейки и завтрака все занимаются своими делами. Художники отправляются на этюды. Трубачи совершенствуют свою игру. Скрипачи почему-то без руководителя. Вчетвером остаются в своей палате, разучивая партии. Тесемкин — ударник. Он — тоже без мэтра. Один кочует из помещения в помещение, перемещая свой комбайн. Сережа вместе с остальными отправляется в зал, где их ожидает Элеонора, облокотясь на рояль. Покуривая.
Отвернувшись от Элеоноры Майеровны, я не заплакал, а представил себе, что ничего не существует: ни меня, ни зеркального зала, ни улиц, ни дождей. Ничего. «Ну куда я возьму такого медвежонка? — освободила легкие от дыма Элеонора. — Отдайте его в легкую атлетику. Здесь же. Там хороший тренер». Серегу взяли. Худой и гибкий — он подходил. Мама в тот же день отвела меня в кукольный кружок. Здесь мои хохот и шалопайство пришлись впору. Дни занятий совпадали, и мама возила нас во Дворец вместе. Серега упражнялся в растяжках и шпагате, а я осваивал изготовление бумажных голов для кукол по формам.