Мальчикам учительница не доверяет. «Меня посещал один двоечник (братья переглядываются). Мать давала ему деньги, а он их присваивал. Мне же от имени матери составлял писульки с извинениями за задержки. На что рассчитывал?» Учительница просит Осталову присылать деньги в конверте, на котором числилась бы сумма, а лучше вручать лично. «Не давайте соблазна».
Получив от Анны очередную плату, Елизавета слабо улыбается: «Ну вот, мы сможем пожить это лето на даче. Кое-что попрошу Зину положить мне на книжку. А из вещей хочу купить кресло-качалку. Это так удобно».
Мебель в комнатах старинная. Висят фотографии в овальных и квадратных рамках. «Портрет наследника», — указывает на одну Сережа. «Это — для истории», — произносит Елизавета.
В день похорон Любанчика Елизавета просит мальчиков зайти к ней, уведомить, что подали фургон. Сообщают. Выбегают на улицу. У машины. Взрослые выносят гроб. Братья скашивают глаза на окна Елизаветы. Их — три. В каждом — лицо. В путанице бликов на стеклах, теней и отражений силятся различить, где — кто. Елизавета наблюдает из своей комнаты. Она — с биноклем.
Занятия с Близаветой обрываются. Намереваясь погулять, — а мальчики решают — не доверяя сестре, — учительница направилась в сберкассу, дабы определить «кое-что» на свой счет. Дорога была не далека, но опасна из-за притаившегося под слоем снега льда. Елизавета упала. «У меня оторвалось бедро, — поведает она потом нанесшей визит Анне. — Теперь мне не удастся выехать на дачу».
После происшествия с Елизаветой Осталова отыскивает новых репетиторов. Их оказывается два: Исай Аронович, математик, — для Сережи и Сидор Лукич, физик, — для Димы. Математик страдает астмой и временами начинает задыхаться и прыскает в себя что-то из баллончика. Когда же он «в форме», то, расколупав шкуру цитруса, манит внука: «Пенхасик, сядь к дедушке наколенки». Делит плод. Дольку — себе, дольку — внуку. Еще у Исая — печень. Лицом он как сушеный гриб. Глаза воспалены. Руки математика в коричневых крапинках. Если Исаю становится неладно с печенью, он застывает, расширя глаза, потом прикладывает к правому боку левую ладонь и обращается в перспективу за окном: «Пенхасик, принеси дедушке грелочку». Внук, не сразу, а после нескольких просьб, тащит по полу грелку. Исай вставляет в тройник вилку и направляет грелку к печени, раздраконивая весь свой комплект одежды: пижамную куртку, рубашку. Исподнее. «Вот так — лучше», — через паузу объявляет репетитор.
Квартира — в бельэтаже. Под окном резвятся мальчишки. Им виден Исай. Дети дразнят старика: кривят рожи, изображают его нос. «Вот видите, как они себя ведут, — говорит он Осталовым и грозит вздрагивающим кулаком. — А это — дети».