Я убеждена, что инфаркт миокарда, которым я хвораю, произошел из-за невыносимой моральной обстановки в нашей квартире. Я буквально боюсь жить под одной крышей с В. А. Геделунд, опять слышать ее злобную брань. В больнице первое время мне казалось, что она стоит за дверью, и я боялась ее прихода.
Пока я живу у знакомых, но скоро они уезжают, и я буквально остаюсь без угла. Возвращение на старую квартиру для меня больше невозможно. Второго инфаркта мне не вынести, ведь мне уже 81 год.
А. Невенчанная.
XV
Темно. Давно ждут нас. Брат — впереди. Я смотрю в небо. Над лесом, в стороне от города, мерцает свет. Жизнь там неведомая. В городе. И ждет меня. Очень хочется попасть туда, где пылает небо газовым пламенем. «Бежим! — кричит Серега. — Автобус!»
Если в транспорте Петрополя кто-то вдруг рассмеется, расхохочется, запляшет в судорогах веселья, то лица граждан исполнятся удивления, если радость не прекращается сразу, реабилитировав свое возникновение как случайное, то физиономии пассажиров озарит благородный гнев, а если смеющийся заходится в истерике, бессильный прекратить свой хохот-плач, то некто пожилой, видавший виды, слуга ртутного режима, по старости не имеющий силы на расправу, но и не привыкший вступать в открытый поединок, рекомендует: «Да выкиньте вы его из автобуса!»
Лица. Руки. То, что из-под пальто, — все. Это — мертво. Он видит. Знает. Понял давно. Как вдруг — тайна! Лицо — тайна. Как замок, пещера — невысказанное. Что — там? Он ждет. Ищет. Губы. Нос. Морщины. Глаза. Взгляд их! Кто открыл? Кто сказал ему? Ни голоса, ни жеста, и вдруг — тайна!
Организм города, корчась от недугов, пытается наладить свои функции и, главное, чтобы взбодрить свои угасшие соки, изобрести что-нибудь новое. Так, преобразовать шлак во что-то, потребное населению, а чтобы шлак сам давался в руки, посулить в обмен на него нечто. Что же нечто? Импортные лезвия, туалетная бумага, косметика, порошки стиральные заграничные и многое, очень многое, неперечислимо многое — нечто. Особый спрос на книги. И вот, подменивая друг друга, семьями, выстаивают граждане несколькосуточную очередь, имеющую кроме записи всех стоящих (в предварительной очереди) периодические переклички: не отозвался — вычеркнули (на нас — не прокатишься!). Но отдать тряпье, макулатуру, фольгу или еще что-то, на что впоследствии можно отовариться, — только начало. Здесь всего лишь выдают талончики на право приобретения книги. Не всякой и не в любом количестве. Определенной и — одной. Следующая очередь у магазина, где «дают». Вначале — на улице. Запись. После очередь от дверей и далее в плюс бесконечность — согласно списку. Вот сокращается строй людей, и глаза уже зрят желанный корешок, по которому томился ночами. Тридцать, двадцать человек. Десять. Что?! Не может быть! Ну, неужели?! Поищите! Может быть, где-то там, под прилавком, на складе или за пазухой — одна упаковка, как раз всем шестерым, даже четверым, что сзади. Нет? Совсем нет? Ни одной? Ни экземпляра?! Да как же? Одну-то хоть! Так ждали! Столько стоять! Обернитесь! Это же — армия! Ну, всего одну. Пожалуйста! Вот — деньги. Разве недостаточная переплата? Никто не видит. Да и кому теперь дело? Даже за это?! И ничего не можете сделать? Ну да, конечно, вы же — продавец. Да, что делать. Простите. До свидания.