Чтобы лето для нас «не пропало», мама, набрав горы рукописей, отправляет нас с тетей Соней к нашим, которые снимают времянку в Пузырьках. Наши — это бабушка и тетя Настя. Так называют их старшие. Так называем их мы.
Арендовать фанерный домик — традиция. Если занять времянку не удается, то Матрена Тихоновна сдает комнату или две в доме, а когда и в доме ничего не находится, то устраивает наших у ближайших соседей. Но, как правило, сдается времянка. С первым теплом бабушка берет меня или Серегу с собой и мы отправляемся в Пузырьки. Там оказывается много снега, белого, искрящегося, нетронутого, и воздуха, который можно было пить без меры. До одури.
Мы стучимся в дом. Хозяйка отпирает и скрипучим, как беспризорная калитка, голосом радуется встрече. Просит в дом. Мы пересекаем сени, попадаем в коридор, где пахнет совершенно не так, как в нашей городской квартире. Бабушка вручает Матрене кекс или торт. Хозяйка с жалобой скрипит: «Ну зачем?» Готовит чай. Аудиенция дается в комнате, которую домовладелица избирает на этот год своим жильем. На кровати — муж хозяйки, дядя Миша, который летом все что-то ладит в пределах участка. Я внимательно, не запоминая, изучаю иконы над самым современным телевизором, фотографии людей, ушедших и где-то еще живущих, вазочки разные, салфетки, ковры и половик, где точит свои когти кот, которого на будущий год, конечно, не будет, когда Матрена Тихоновна встретит нас в другой комнате своего двухэтажного дома.
Утром с нами тетя Соня. Вставать неохота. Но вдруг — мысль. Выудив одеяло, забираюсь в пододеяльник и начинаю прыгать по комнате. На веранду. Тата притопывает за мной, изловчаясь поймать. На коленках удираю под стол. Брат смеется. Он — тоже в пододеяльнике. Падая, врываемсяна кухню. «Осторожно!» — властно-беспомощно — тетя Соня. Не слушая ее, мечемся, толкаясь. Налетаю на Серегу. Сшибаю табуретку вместе со стоящей на ней керосинкой.
Вечером — бабушка. Не наказывает нас. Тихо что-то объясняет, заключая: «А если бы на ней что-то готовилось?»
Бабушка берется поставить нам правильное произношение буквы «р». — «Т-т-т-т-тррррррр... т-т-ттррррррр», — стрекочет она. Мы — следом, и уже одновременно, и забегая вперед, и сбившись, кто как хочет. Только у меня не получается. Потом я обязательно что-нибудь вытворю, и меня выпроводят, а они в два голоса будут изображать дятла.
Тетя Настя выправляет произношение иначе. Собственно, порядок тот же, только целая фраза. «На горе Арарат стояли триста барабанов. Все они разом: Тррррррр».
На потолке веранды, в углу — осиное гнездо. Такое, словно шарик теннисный, но с дырочками, и, подлетев, заползают в него насекомые. Взрослые трогать домик не велят — осы кусачие, злые, на них лучше не обращать внимания. Как на хулиганов. Я не обращаю, то есть будто и не существует здесь поселения их, межпланетного корабля загадочной бесстрашной цивилизации. Потом все-таки шарик куда-то исчезает. Мы догадываемся: дядя Миша.