И я тоже ей верю. Я знаю, как близко был Патрик в моем доме к изнасилованию, как почти не остановился. И во все другие времена, когда он почти пересекал границы допустимого, меня устраивала моя слепота, я не видела, что происходит. «Тебе нравится грубо» – его мантра, а я не противилась, трусливая Анастейша с дешевой версией Кристиана Грея.
Горло сжимается от приступа тошноты; мне нужно побыть одной. Я бегу в туалет, захлопываю дверцу за собой. Желудок успокаивается, но во рту затхлый привкус кислоты, и я выплевываю ее. Вытираю рот туалетной бумагой и снова выплевываю, пока вкус не уходит, а потом опускаю голову на сиденье, закрыв глаза. Я бы навсегда осталась здесь, но мне нужно снова встретиться с ним лицом к лицу. Но только еще один раз, и все.
Вернувшись к столу, я вижу, что он все еще плачет, даже не пытаясь вытирать сопли, стекающие по верхней губе.
– Я знаю тебя. – Я стою рядом с ним, полная праведного гнева. – Я знаю тебя. Я больше так не могу.
– Если ты меня знаешь, то должна понимать, я не способен на такое. Пожалуйста, позволь мне все объяснить, – говорит он сквозь всхлипы.
– Это бессмысленно. – Я все еще стою. – Дело в том, Патрик, что я знаю, каков ты.
Теперь он уже по-настоящему плачет, из носа текут сопли, а слезы сбегают вниз по шее. В пабе все еще мало людей, но мы привлекаем взгляд бармена, бородатого мужчины в клетчатой рубашке, старательно вытирающего стакан.
– Думаю, мне лучше уйти, – говорю я.
– Да, иди. Возвращайся к своей миленькой семье, миленькому мужу. – Он повышает голос, балансируя между злостью и слезами. На мгновение он замолкает, и я вижу, что грусть победила, когда он прячет лицо в ладонях. Потом поднимает голову, и от него исходит лишь гнев. Глаза покраснели и смотрят на меня с яростью. – Вали домой!
Я собираюсь уйти, но что-то внутри меня лопается. Я наклоняясь над столом:
– У меня больше нет дома. Мне нельзя видеться с дочерью. А мой муж подает на развод. Так что знаешь что? Мне наплевать на тебя. Это твое дело, ты это сотворил. Мне вообще не стоило с тобой связываться.
Я думала, что он уже бледный, но теперь остатки краски покидают его лицо.
– Слушай, Элисон. Прости. Прости. Что случилось?
– Матильда вчера потерялась, а пока я искала ее, Карл потерял терпение. Он прав, все эти годы я была хреновой матерью, все время отвлекалась. Эти… эти отношения тоже не помогли. Мне не стоило связываться с тобой. Нужно было заботиться о себе. Нужно было заботиться об Алексии.
Негодование делает мой голос все пронзительнее. Я злюсь на Патрика, но и на себя, потому что была так ослеплена им, что не поняла, каков он.