– Сюда ползи.
Гена увидел Ксению, ее лохматую голову, присыпанную пестрым мусором, спину. Она лежала ничком. Из спины торчал узкий треугольный плавник – осколок стекла. Ксения стала похожа на рыбу, на акулу, плывущую ниже уровня реальности, и только треугольник плавника показывал, что она здесь. Петрову захотелось заорать, позвать ее, как там на берегу, но он чувствовал: это невозможно. Можно было только шептать: «Ксения, Ксения…» – несмело прикасаясь пальцами, так чтобы не задеть темное пятно, быстро расползающееся вокруг зловещего плавника.
Суслик подсунул ладонь ей под шею, замер, покачал головой, обтер окровавленные пальцы о штаны:
– Каюк. Надо двигаться. Как бы муравьи шахту не захватили.
Гена покачал головой. Он никуда отсюда не уйдет. Он не может бросить ее вот так запросто, как бросили Бо посреди улицы.
– Ладно, – Суслик сунул ему в руки бластер, – если встречу врача, пришлю, хотя… – махнув рукой: бессмысленно, мол.
Бой ушел куда-то в сторону. Крики, потрескивание выстрелов, буханье взрывов – все звучало приглушенно. Или Петров просто оглох? Оглох от горя, от невозможности принять эту потерю: Ксения умерла. Ксения умерла, и виноват в этом был только он. Не так и не увиденные муравьи, не картонный злодей Папа Сью, нет – только он. Он притащил ее сюда, на эту долбанную планету, в этот внезапный ад. Притащил просто из щенячьего любопытства, подростковой жажды запретных плодов. Он стоял на коленях над мертвым телом своей единственной и последней любви, раскачивался, обхватив руками голову и выл: хрипло и бессмысленно, по-собачьи. Как пес, потерявший хозяина, он отказывался от своей жизни. Она была не нужна ему. Все то, что еще вчера казалось таким важным: его работа, его исследования, его научный поиск – все, что по-настоящему составляло его жизнь, мгновенно превратилось в труху, в мусор. Вся его жизнь стала лишь кучкой сора в тот момент, когда умерла Ксения.
Он неотрывно смотрел на торчавший из ее спины плавник. Глаза разъедало дымом, слезами, и ему казалось, что тот трепещет, и Ксения, не двигаясь с места в этом мире, все же уплывает от него. Плавник трепыхнулся. Не показалось? Пополз вверх, словно выталкиваемый. Петров протянул руку, коснулся холодного стекла, и треугольник выпал, мелькнув измазанным кровью краем.
Ксения покачиваясь, поднялась на четвереньки, тряхнула головой. Гена рухнул рядом, заглянул в ее глаза. Они были незрячими, мутными, как болото, затянутое тиной. Но тут же стали светлеть, наливаться изумрудным огнем. В них отразилось узнавание. Облизнула серые губы: