Глава 4. Пульс пространства
Интернет-кафе в райцентре не оказалось, и мне пришлось ехать в Ростов. Отправив письмо с отчетом и заявлением на отпуск, к вечеру я вернулась в станицу. По дороге до хутора — четыре километра, прямиком через степь — не больше двух. Местные коротким путем не ходят: змей боятся. Но я всегда иду без опаски: Домна Федоровна дала мне красный шнурок, которым надо обвязать правую ногу, когда собираешься в поле; знахарка утверждает, что после этого ни одна змея близко не подползет. Правда это или нет — не знаю, но я пока что и в самом деле не видела в степи даже ужей. Подходя к дому, услышала мужские голоса — Алексей Петрович (муж знахарки) с кем-то громко и эмоционально что-то обсуждал, но вот что, я понять не могла. Пасечника я увидела, войдя во двор; он сидел на лавке перед домом с незнакомым мне стариком выдающегося роста (уж на что рослым мужчиной был Алексей Петрович, но его собеседник превышал его чуть ли не на две головы). Казаки были настолько поглощены разговором, что не сразу заметили меня. В иной ситуации я бы поздоровалась и прошла в дом, но нечто заставило меня в изумлении остановиться перед ними. А именно — язык, на котором они столь оживленно беседовали. Время от времени в нем проскальзывали русские слова, но понять ничего было нельзя, так как слова эти перемешивались с какой-то жуткой тарабарщиной. «Ты — ваня-баданя!» — громоподобно бросал Алексею Петровичу высокий старец. «Сам син карт жуляр!» — жарко парировал пасечник.
Наконец мужчины увидели меня, тут же умолкли, привстали и вежливо поздоровались. Алексей Петрович сказал старику, кто я; тот взял мою руку в свою огромную, размером с баранью голову, ладонь и важно представился:
— Степан Терентьич Калитвин. Домнушки нашей самчон родной.
— Очень приятно… А самчон, — (я не была уверена, что расслышала правильно), — это, простите, кто?
— Это дядька, по-простому, — ответил за старика Алексей Петрович.
Я еще раз извинилась и спросила про странный язык. Казаки переглянулись; Степан Терентьич откашлялся и степенным, назидательным тоном произнес:
— Язык русский. А слова ты слыхала азиатские. Казаки-ить на Восток до самого Китаю хаживали. С народами разными якшались.
— Якшались, в смысле — воевали и торговали?
— Не без того, не без того, — усмехнулся Степан Терентьич. — Но не токма. Ишшо родичались вовсю.
На порожках дома показалась хозяйка:
— Буде гуторить вам. Вечерять пора!
После ужина (накрытого, как всегда, во дворе) Домна Федоровна достала из погребов графин, наполненный густой темно-коричневой жидкостью, поставила его на поднос вместе с двумя гранеными рюмками и тарелкой засахаренных фруктов и отнесла в хозяйский дом; туда же направились Алексей Петрович и Степан Терентьич. Ореховый ликер, объяснила хозяйка, любимый напиток дяди, но женщины не должны присутствовать в доме, когда казаки беседуют, а потому мы с ней выпьем «здоровье самчона» по рюмочке во дворе. Я понимающе кивнула, но через минуту из дома вышел знахаркин «самчон», по-азиатски что-то негромко сказал хозяйке, та улыбнулась. Затем он легонько взял меня за локоток, заговорщицки подмигнул и повел в хозяйский дом. Мы вошли в залу; старик приобнял меня за плечи и развернул к стене: