Родители не выдерживают и начинают говорить на конспиративном тарабарском языке. Это - диковинная смесь немецких и грузинских слов (немецкий они помнили еще со школы, а грузинский со страстью изучали, влюбленные в песни, стихи, речь - вообще в Грузию)
В этом компоте мы вылавливали русские слова. Бабуся ворчала: «Ну вот опять... Сколько можно... Хоть раз бы поели спокойно... Детей пожалейте...» Я тревожно вслушивалась в родительские голоса, стараясь угадать, о чем идет речь. Брату, скорее всего, было на это наплевать. Хотя нет - его, наверно, раздражало, что «предки опять выпендриваются».
Родители элегантно отшучивались: «Учите английский - тоже будете секретничать».
Непозволительная роскошь
Мама утром долго забинтовывает распухшую и мокнущую от нервной экземы ногу. Еще дольше втискивает ее в папин старый черный ботинок 42 размера, который все равно оказывается маловат. Берет портфель и, морщась от боли, волочет свою ногу на урок литературы.
Хорошо еще руки в этот раз целы. А то пришлось бы перчатки надевать. Но не сидеть же на больничном месяц, а то и два - кто ж ее знает, эту ногу? А не переживать, не думать, не тревожиться она не может. Зарыдать, стукнуть чем-нибудь, крикнуть - непозволительная роскошь. Да и не умеет она. Вот и вылезают нервы на коже.
Нервы - нервами, а драгоценные «часы» тебе никто не вернет: как потом наверстывать?
Сейчас начнется урок, и она забудет о зудящей боли в ноге.
Без купюр
Я зачем-то прибежала к маме в школу. Пустой длинный коридор, пахнущий щами. Я крадусь вдоль стенки мимо закрытых дверей классов, слышу обрывки фраз, возню, окрик, монотонную диктовку, кашель... И вдруг я слышу мамин голос. Высокий, какой-то чужой, пугающий и в то же время приковывающий к себе слух. Улавливаю ритм и узнаю в нем Маяковского (он живет с нами, в нашем доме: мама, папа, мы с братом, бабушка и Владим Владимыч).
Тут (сквозняк, что ли?) дверь, гнусно и оглушительно скрипя, приоткрывается. Я страшно пугаюсь, что меня сейчас заметят. Но в классе никто даже не пошевелился. Почти не дыша, я припадаю глазом к щелочке.
Стоит моя мама. Маленькая такая, худенькая - как мальчишка. Стриженая голова, папин связанный косичками синий пуловер, роговая оправа... И при этом такая женственная, хрупкая, изящная, что безобразный черный ботинок на ноге только подчеркивает все это. Она читает:
По скверам, где харкает туберкулез,
Где блядь с хулиганом да сифилис...
Голос натянут как струна, два красных пятна на скулах - она прекрасна.
Через много лет, будучи десятиклассницей, на предложение нашей литераторши выучить на каникулах свое любимое стихотворение Маяковского я выучу поэму «Во весь голос».