«Ну, а Маша что нам сегодня почитает?» - сладко и безмятежно приглашает меня к доске литераторша, умиленная предыдущими чтецами. Мне жутко страшно, у меня дрожат коленки, и шея покрывается красными пятнами, но я читаю всю поэму наизусть - громко и без купюр. Как моя мама тогда. И как тогда, в классе стоит мертвая тишина - ни смешочка, ни шепотка.
«Садитесь», - деревянным голосом произносит литераторша. У нее абсолютно красное лицо: должно быть, стыдно за Маяковского. Звенит спасительный звонок.
А сейчас я стою под дверью класса и не знаю, что делать... Я пришла что-то передать маме... Но я не могу пошевелиться. Моя мама - уже не та моя мама, которую я знала целых девять лет моей жизни.
Футуристка
Пятнадцатилетнюю маму отправили в санаторий подлечить вегето-сосудистую дистонию. (Она была так на нее, дистонию, зла, что, учась в университете, записалась в общество «Знание» - читать лекции по ЖЭКам и заводам, чтобы коленки, по крайней мере, трястись перестали и голос не дрожал. Хотя мыслей об учительской работе тогда не было и в помине - чур меня, чур!)
А в санатории том - одни старички да старушки. Мало того - в местной библиотеке ничего, кроме двенадцати томов Маяковского, нету!
Пришлось все двенадцать прочитать...
Вернулась из санатория совершенной футуристкой. Стала приставать ко всем подряд со стихами Маяковского. Бабушка стирает - она читает, брат паяет - она читает.
И вот восьмой класс. По программе начался Пушкин. Лирика и «Евгений Онегин». И мама сразу невзлюбила Пушкина.
Она даже спорила с одной девочкой на страницах стенгазеты, кто лучше - Пушкин или Маяковский. Школа напряженно следила за этим поединком. Все девчонки, конечно, были на стороне Пушкина: «Маяковский - грубиян!»
Мама снова была одна против всех!
А любовь к Пушкину пришла к ней даже не на филфаке университета, а только когда она стала сама преподавать литературу. Потому что только теперь ей стало нужно по-настоящему вникать в текст...
Марсианская жажда
Моя прабабушка (мамина бабушка) закончила бестужевские курсы, а потом стала сельской учительницей. В старости она поселилась у дочери (из всех своих одиннадцати детей она выбрала именно ее) - маминой мамы.
Мама рассказывает такой типичный для их тогдашней жизни эпизод: «Представь, на кухне сидит совсем старенькая и больная бабушка. Ноги уже не ходят, а глаза по-прежнему живые-преживые!
Мне шестнадцать лет. Я только что пришла из школы, но не успела переодеться. Так и стою перед бабушкой в школьной форме и с томиком Маяковского в руках.
- Ну, бабушка, ты нарочно так говоришь... Ну прочитай вот это: «