машине, то еще где-нибудь, но тоже мельком и издалека или как
тогда — упавшую на асфальт. Но вот что бы так, лицом к лицу, глаза в глаза — первый раз. "Ну вот и свиделись, Иришка." — думал Кедров, продолжая смотреть на стоящую перед ним женщину. Десять лет, конечно, прошлись по ее лицу, но слава богу, не тяжелыми кирзовыми сапогами, но, к сожалению, и не мягкими музейными тапочками. На лбу, возле глаз прорезались тонкие ниточки — морщинки. Под глазами легкими припухлостями обозначились мешки, эти безжалостные накопители прожитых лет и пережитых горестей. Да и вообще вся кожа лица, нет, нельзя сказать, что постарела. Она все также была безупречна чиста и гладка. Но исчезло то чувство нежности, шелковистости, то чувство персика, когда так неудержимо хочется гладить и гладить девичью кожу. Она как бы подвсплыла, предупреждая хозяйку — еще пять лет и мелкие, почти незаметные морщинки превратятся в просто морщины, а безупречная гладкость смениться ландшафтом с, мягко говоря неопределенным рельефом: с впадинами, ямками, которые отнюдь не будут ассоциироваться с ямочками на щеках девчонки при ее улыбке. На Ире был надет дорогой, модный, безупречно-строгий, светло-серый деловой костюм. Но Владимир легко представил под ним, под нежным нижнем бельем ее тело. Тело, которое так восхитительно трепетало под его руками десять лет назад. Оно и сейчас сохраняло безупречные пропорции. Но десять лет есть десять лет. Наверняка, некогда плоский живот начал приобретать некоторую округлость, грудь, под тяжестью прожитых лет чуть-чуть «просела», а на ногах, в районе попки безжалостными траками годов прошелся целюлит. Да и саму попку как-то уже и не хотелось так называть. Владимиру вспомнилось Ахматовское:
Что войны, что чума?
Конец им виден скорый
Их приговор почти произнесен.
Но как нам быть с тем ужасом
Который был бегом времени
Когда-то наречен?
— Садись, Ира.
— Спасибо, — Ира села на предложенный стул, положила сумочку на колени и твердо перевела взгляд на Владимира. Катя принесла две чашки кофе.
— Угощайся.
— Спасибо, — женщина не отвела от Кедрова взгляда и не делала ни малейшей попытки взять чашку кофе в руки.
— Зачем ты это сделал? — как только вышла секретарша, спросила она. — Мстишь?
"Интересно, что ей больше хочется услышать — что я мщу или что она стала пешкой в партии, где на кону стоит полмиллиона долларов". Владимир смотрел на Ирину и молчал. "Десять лет это все-таки большой срок для человека, очень большой. Он стирает все эмоции, все чувства и любви и ненависти. После стольких годов остается просто сухая информация: "Ирина Николаевна, в девичестве Фомичева, 1966 г.р. Замужем за Ильей Петровичем Ромашкиным, начальником отдела городской налоговой инспекции и по совместительству совладельцем "Вега — Космет". Имеет дочь. Работает ведущим инженером в КБ «Южное». Вот в принципе и все. Ну еще — его бывшая девушка. Но это, пожалуй, можно отбросить — это несущественно. Вот и все. И больше ничего. Пятьсот байт информации на его компьютере. Если все это туда записать. И что такое пятьсот байт по сравнению с гигабайтами другой информации, хранящейся в том же компьютере? Тысячные доли процента. Вот так то, Ирина Николаевна. И такой комплимент как-то, что я тебе мщу, то есть помню о тебе и не просто помню, а память о тебе все еще вызывает у меня сильные эмоции, я тебе не отпущу. Дудки, Ирина Николаевна, дудки".