Врываюсь, сминая гордое, слабое: нет. Почти выхожу, но лишь для того, чтобы протаранить его как следует. По спине ползут едкие дорожки пота. Ныряю в прохладные озера широко распахнутых глаз. Вот так, Джеймс, как тебе моя прощальная нота? Он понимает: месть. Я чувствую его напряжение. Это индульгенция. Я затыкаю ему рот поцелуями, вжимаю в траву хрупкие запястья... И обрушиваюсь с ураганной силой. Торнадо.
Не надо... Слова заткнуты обратно в глотку. Он просто приподнимает меня за собой, только на одном ... и обрушивается, так что камушки впечатываются, оставляя ссадины на спине. Меня пугает огонь, разгорающийся в паху. Желание на грани безумия. Что он со мной делает?
Пресвятая Дева Мария! Когда я уже не мог кончить от жгучего чувства вины со стыдом напополам; что я делаю, подонок, он же любит меня? - его дыхание изменилось. Я угадал безошибочно, как иначе после стольких душных ночей вместе? Тонкие ноздри затрепетали, я почувствовал, как он, упругий от возбуждения, уперся мне в живот. Я вонзался неистово, я потерял его губы, чтобы с высоты смотреть в искаженное мучительной страстью лицо. Он дышал прерывисто, подаваясь навстречу. Из под полуприкрытых глаз брызнули слезы. Это взорвало меня.
Адская смесь желания и боли, пристальный взгляд на моем лице, я даже не мог сказать себе, чего здесь больше: ада или рая. Я знал, он все понимает, и было стыдно. Лучше бы я остался ледяной в своей беспомощности жертвой насилия. Но не смог, горячая волна наслаждения выбила из-под ресниц слезы стыда. Он увидел эти прозрачные, крупные капли и... горячий поток ударил внутрь. Я еще содрогался в судорогах оргазма, а он толчками выплескивал в меня.
Он одевался, избегая встречаться со мной глазами. Я заправлялся, даже радуясь этому. И до остановки мы молчали, держась поодаль. Я видел, как тянет вниз тяжелая сумка, перекинутая через узкое, худое плечо. Я не сожалел, но грызло сомнение где-то под ребрами. Нет, это не то, что хотелось поставить точкой над i. Автобус забелел на повороте, сердце екнуло: все. Сейчас он сядет в автобус, и навсегда: между нами неловкость и стекло. Прощай. Писем не жди. Но перед открытыми дверьми, на глазах у провинциально-добропорядочного кондуктора он поцеловал меня, крепко вжимаясь губами.
Автобус весело поспешил по светлой, выцветшей ленте асфальта, а мой безумный испанец все не разжимал рук...