— На миг не отходит, — наконец сокрушенно произнес Иван. — Поди подберись тут к статую... От кого он только бережет-то его. К вам ведь только свои добираются.
Алпа с усмешкой посмотрел на вооруженного вогула, сидевшего у входа в «рогатую» полуземлянку, и сказал:
— От своих и берегут. Сколько драк между шаманами из-за Золотой Бабы было. Украсть несколько раз пытались — кто ею владеет, тому вся тайга дары несет... Вот Воюпта и бережет ее пуще глаза.
Вдруг откуда-то с реки послышался частый вороний грай. И почти сразу же отозвались невидимые из мань-кола птицы в самом пауле. Со всех сторон неслось карканье. Когда Иван с недоумением прильнул к оконцу, чтобы понять, чем вызван вороний переполох, Алпа бесстрастно сказал:
— Не птицы кричат, люди кричат.
Побратим повернулся к нему с вопросительной миной на лице.
— Значит, увидели лодку — медведя убитого везут...
Иван не стал задавать вопросов и весь обратился в зрение и слух.
На травянистой поляне тем временем появились люди — их было несколько десятков. Одни в шаманских одеяниях, обшитых лентами, галунами и бляхами, с татуировкой на лице, другие — в обычных охотничьих доспехах из звериных шкур. Все они двигались к берегу реки, размахивая руками и каркая на разные лады.
Вот на узкой полоске воды, видной из окошка, появилась берестянка с тремя гребцами. Едва лодка ткнулась в берег, как к ней кинулись все многочисленные обитатели пауля. Поднялся целый фонтан брызг — люди что есть силы колотили по воде, обдавая друг друга, весело крича по-вороньи. Потом несколько десятков рук подхватили тушу медведя, бурой массой возвышавшуюся на дне берестянки, и потащили добычу к священному кедру, украшенному шкурами и цветными лоскутьями.
Иван и Алпа увидели, как старый шаман что-то бранчливо сказал Пилай, как она, вспыхнув, бросилась к мань-колу.
Войдя, она с обидой произнесла:
— Прогнал — грех, мол, тебе на медвежьем празднике вертеться...
— Что ж у них тут такое важное будет? — с усмешкой спросил Иван.
— У зверя убитого прощенья просить будут. Обманывать его станут — тебя не мы убили, тебя олени, или менквы, или птицы заклевали... — очень серьезно ответила Пилай.
Иван недоверчиво слушал.
— Правду говорит, — подтвердил Алпа. — Личины понадевают. Сам-то Воюпта, видно, журавлем оденется — так уж положено... Голову да шею журавлиную из деревяшки приладит...
Караульный, приставленный к «рогатой» землянке с берестяной крышей, с завистью глядел в сторону кедра, где все уже было готово к празднеству. Перед головой медведя, уложенной поверх свернутой его шкуры на помосте, пылал большой костер, выхватывая из тьмы нижние ветви священного дерева и часть поляны. От котла, черневшего среди пламени, стлался пар. Шаманы, собравшиеся на праздник, сидели на земле полукольцом, почтительно глядя на морду убитого зверя. Позади них расположились сопровождавшие их служки в охотничьей одежде.