— Устала? Может зря я все это затеял? — он подставил Юле руку. — Сейчас отдохнешь в гостинице.
— Еще чего! — возмутилась Юля. — В номере что ли лежать приехали?
Закатив чемодан в комнату и мельком осмотрев прохладный, как пещера, номер, Юля потащила Зенцова к морю.
Солнце все еще надрывалось осчастливить теплом всех и каждого. С наивностью северянки Юля пряталась от удушающей жары в морской глубине, не догадываясь о том, что всесильное светило с легкостью преодолевает водяную преграду, обдавая беспощадными лучами и водяное нутро.
Вечером у Юлю начался жар.
— Обгорела немного! — успокоила она Зенцова, который, удовлетворившись ответом, уснул сном пожарного.
Под утро Юле приснилось, что она нестерпимо хочет в туалет, но в какую бы уборную не заходила, везде была грязь, или оказывалось, что она — уборная, общая для мужчин и женщин, и сходить в ней совершенно невозможно. Проснувшись от нестерпимой рези в животе, Юля прошлепала в туалет. Встала, чтобы нажать рычаг смыва и с ужасом увидела завихрившийся алый водоворот.
— Дима! — хрипло закричала она в комнату. И сжала ладонью между ног, безумно надеясь удержать алые капли.
«Скорая», которую вызвал служащий отеля, прибыла быстро, словно ждала за углом. Юлю уложили на носилки прямо возле стойки рецепшен, где она, поддерживаемая Зенцовым, лихорадочно ожидала приезда врачей, и быстро выкатили по пандусу служебного входа — центральный был оборудован шикарными вращающимися дверями, в которых не было места болезням и носилкам.
— Фамилия?
Мужчина в белом спросил это на своем языке, но Юля поняла, что требуются паспортные данные по тому, как он приготовил разлинованную карточку и авторучку.
— Пы-ла-е-ва, — раздельно сказала она. — Ю-ли-я.
Врач указал на Зенцова.
— Что? — не поняла Юля.
— Нэйм оф ё хасбенд? — на международном вавилонском наречии английского переспросил он.
— Ай хэв нот хасбенд, — ответила Юля, желая, чтоб от нее отстали с формальностями. — Ноу!
Она махнула рукой, открещиваясь от Зенцова.
Врач замер. Потом бурно выкрикнул что-то шоферу. Тот обернулся, сделал большие глаза, с интересом посмотрел на Юлю и развернул машину.
Доктор, бросая жадные косые взгляды на Юлю и Зенцова, долго что-то выяснял по хрипящей рации, слушал ответы и давал указания шоферу, очевидно топографического характера, поскольку «Скорая» несколько раз останавливалась и разворачивалась поперек улицы.
— Долго еще? — гневался Зенцов.
Врач улыбался, мол все хорошо. Но по его взгляду, который он быстро отводил, стоило Юле посмотреть в его сторону, она поняла: что-то происходит. Что-то непредвиденное. В панике она решила, что многочисленные разговоры по рации и долгие передвижения машины по городу происходят из ее тяжелого, непоправимого положения. Она в ужасе прислушивалась к толчкам истекающей крови, надеясь, что каждый из них будет последним. Когда ее наконец ввезли в холл больницы, начались схватки. Юля догадалась, что рожает, когда с неудержимым стремлением начал выворачиваться низ живота, пронизывая все тело нестерпимой болью. Обнимая живот, словно можно было руками удержать ребенка в его колыбели, Юля улеглась на кушетку, обтянутую клеенкой, на которую указала подошедшая доктор. И в ту же секунду почувствовала, как изнутри в горячее сердечко между ног словно выскользнула рыбка, сразу прекратив боль. Врач, закутанная в повязку, подхватила новорожденного и положила его — Юля поняла это по звуку, в металлический лоток.