— Какой ледокол?! Откуда он возьмется? У базы плавсредства — катера да баркасы. А вы ледокол захотели! Сами будем пробиваться.
— Как можно самим, ведь там плавучие льды!
— И все же будем пробиваться.
Анисимов знал, как трудно и опасно плавать в эту пору на Крайнем Севере. Чем ближе к полюсу, тем больше туманов, толще и плотнее льды. Однако нельзя было не понять Зайцева: у него нет выбора, он не может возражать, в его положении человек хоть в пасть льву полезет.
Анисимов попросил разрешения выйти и направился к двери. Зайцев тоже вышел на палубу. Их сразу окружили матросы, послышались вопросы, и все об одном и том же: что с комдивом? Зайцев нехотя отвечал и негодуя думал: «Будь я на месте Максимова, им было бы наплевать, жив я или богу душу отдал».
Шувалов стоял в стороне, стараясь не попадаться Зайцеву на глаза. И все же Зайцев заметил его хмурое лицо, насупленные брови и спросил:
— Ну как, Шувалов, были в гостях у полярников?
— Был, — холодно ответил старшина и тут же добавил: — Товарищ командир, разрешите проведать комдива!
— Проведать комдива? — удивленно повторил Зайцев и не смекнул сразу, что ответить, а тем временем матросы загудели:
— Разрешите, товарищ командир.
Зайцев понял: откажешь — значит навлечешь недовольство команды. Сейчас это ни к чему.
— Ну что ж, пока будем Грузиться, сбегайте. Госпиталь недалеко от штаба базы. — Он махнул рукой в сторону.
Шувалов очутился возле барака, сколоченного из теса. Автоматчик, дежуривший у входа, подозрительно осмотрел его с головы до ног. Если бы не звездочка на шапке-ушанке, то его, в куртке на меху, стеганых ватных брюках и валенках, вполне можно было бы принять за колхозного тракториста.
— Чего тебе? — сурово спросил часовой.
— Командир корабля послал проведать нашего комдива.
Часовой нажал кнопку звонка. Явился дежурный врач, проверил документы Шувалова и сказал, что капитан второго ранга Максимов в тяжелом состоянии. С ним нельзя разговаривать. У него опасное ранение в голову.
— Я знаю. Мне только на минутку, — умоляющим голосом проговорил Шувалов. — Мы в море уходим и, может, никогда больше не свидимся... Он мне как отец родной...
— Хорошо, подождите. Я доложу начальнику госпиталя.
Пять минут ожидания показались Шувалову слишком долгими. Военврач вернул документы и повел его подлинному коридору с многочисленными дверями, на которых висели таблички: «Палата», «Операционная», «Перевязочная», «Изолятор».
У двери с надписью «Изолятор» они остановились, и военврач, протягивая Шувалову халат, строго предупредил:
— Никаких разговоров. Три минуты побудете — и все! Шувалов надел халат, взялся за ручку, приоткрыл дверь и, осторожно ступая на носки, вошел в палату.