Я исхожу из допущения, что при всей своей самобытности древнескандинавская сага могла бы послужить своего рода исследовательской лабораторией для медиевиста. Стадиально-типологически социальные отношения, рисуемые скандинавскими нарративными памятниками, которые записывались начиная с XII в. и особенно интенсивно в XIII в. (т.е. вскоре после появления письменности на Севере), имеют немалое сходство с отношениями, зафиксированными во Франкском государстве. Но дело не столько в возможных аналогиях, сколько в том факте, что сага открывает перед историком путь проникновения в структуру сознания простых людей, к ознакомлению с их системой ценностей и формами их социального поведения. Сага, если следовать заключению некоторых современных ученых, возникла в точке пересечения народной устной традиции с культурой образованных — клириков, которые записывали эти рассказы, придавая им законченную литературную форму[1].
Конечно, содержание «саг об исландцах» очень специфично. Центральный сюжет их — распря, конфликт между отдельными лицами или семьями, вызванный посягательствами на достоинство и честь индивида, спорами из-за имущества и т. п. Этот конфликт находит свое разрешение в судебной тяжбе или в борьбе, в ходе которой противники прибегают к оружию, убивают или ранят своих врагов и близких им людей. Таким образом, вражда разрастается и обостряется, вовлекая в свой кровавый круг все новых участников, и лишь по истечении более или менее продолжительного времени находит свое завершение в примирении или изгнании одной из сторон. Все иные аспекты жизни исландцев — отношения в семье и с другими сородичами, хозяйственные занятия, участие в судебных собраниях-тингах, сватовство и заключение браков, пиры и посещения соседей, поездки за море, колдовство и встречи с покойниками («живыми трупами») — упоминаются в саге лишь постольку, поскольку они имеют отношение к распре. Конфликты, вызываемые враждой между отдельными лицами или семьями, нарушали рутину повседневной жизни и на них, естественно, сосредоточивалось все внимание тех, кто устно излагал подобные истории и — на более поздней стадии развития жанра саги — фиксировал их на пергаменте, придавая им окончательную литературную форму[2].
Нарративный текст не может передать всего богатства реальной жизни в ее хаотичности и многоцветности. Он представляет собой некое толкование действительности, ту ее интерпретацию, которая соответствует взглядам и умонастроениям автора, его картине мира. Структура текста определяется присущей данному жанру риторикой. Именно в этом смысле повествовательный дискурс ценен для историка. Характерная черта поэтики саги — «симптоматический» способ изложения, отличающий ее как от других типов средневекового нарратива, так и от романа нового времени. Этот прием состоит в том, что авторы саг проявляют сдержанность в оценках происходящего, которые скорее подразумеваются, нежели эксплицитно выражены. Они довольствуются ролью внешних свидетелей, которые сообщают о поступках и речах персонажей, но никогда не говорят об их мыслях и намерениях, если они не раскрываются в их высказываниях. С этим связана объективность изложения. Автор саги никогда не позволяет себе собственных оценок происходящего.