Намыл картошки, пристроил к паяльной лампе, чтобы варилась. Зажег висящий над столом керосиновый фонарь. Всё, кроме фонаря и алюминиевого бидона с водой, пришлось приносить из башни. Оставлять что бы то ни было в бытовке Казин не решался — мигом ноги приделают, даже старью — ветошь всем нужна. Вот пятидесятилитровый бидон покуда стоит, в нем воду привозят. Надо будет ближе к концу сезона его прибрать, а то ведь пропадет ни за грош.
Покончив с неотложными делами, выставил на стол полевой синтезатор и потребовал:
— Показывай, как он работает и чего делать умеет.
— Всё умеет, только не по-настоящему, — зелёный син загнул пару лепестков на абажуре, — вот сейчас на пятнадцать минут сделает, а как время пройдет, то обратно ничего не будет, — син блеснул глазами и спросил:
— Как надо говорить — обратно или опять?
— По новой, — откликнулся Олег, стараясь запомнить движения инструктора.
— Скорее уж, по старой, — син крутанул пальцем венчик синтезатора. — Сейчас сделает.
— Чего сделает-то?
— Всё. Но на пятнадцать минут.
Взгляд блудного сина поплыл, заволокся мечтательной пленкой.
— О светозарнейшая, всежеланная синоматка! — затянул он. — Наконец счастливая судьба позволила мне вернуться в твоё щедрое лоно!
— Будет тебе, успеешь к своей свиноматке, — задумчиво проговорил Казин, разглядывая нетронутую акцизную марку на горлышке «Столичной». По всему было видно, что водка не палёная, а настоящая ливизовская, какой в ларьке не вдруг купишь. — Давай-ка лучше по первой, под буженинку…
Глава 5
КАРМЕН РАЙОННОГО МАСШТАБА
Ганну, жену Олега Казина, звали Агапой — имя редкое и неблагозвучное, доставшееся от прабабки, которую Ганна и знать не помнила. На этот случай среди русских женщин имеется традиция — брать малороссийские имена, ибо те искони считаются музыкальными. Прасковьи и Пелагеи дружно перекрещиваются в Полины, тетки Гапы оборачиваются Ганнами и лишь Ксюши становятся Оксанами через две на третью.
Жизнь Ганне выпала трудная. Если посчитать, то сколько в селе толковых мужиков, чтобы не только толковать на завалинке умели, но и хозяйственными были да не пропойцами? Десятка полтора наберется, ну, может быть, — два. А баб одиноких — выше крыши. А если учесть, что Олег к сорока пяти годам сохранил в волосах цыганистую смоль и кудреватость, то всякому станет ясно, о чём были печали казинской жены. И ведь, подлюга, по улице просто не пройдет, всякую юбку зацепит, и старушке и сопливочке шутку скажет. А те так и глядят, как бы чужого мужа увести.
Особенно худо стало, когда Людкин Витяй по пьяному делу захлебнулся собственной блевотиной. Людка баба горластая, грудастая, боевая — такие без мужиков не живут. У Ганны ажно заходилось всё внутри, когда она о Людке вспоминала.