Не улицы Грэ наших дней, предъявляющей прохожему почти чистые и пригодные для жилья дома.
Улица Грэ наших предков была мрачной, грязной, узкой, с домами, наклоненными друг к другу.
Мы сказали, что Эксюпер жил над шестым этажом.
Поспешим же представить читателю эту особу.
Эксюпер имел шесть футов росту, ни одного дюйма, ни одной линии короче или длиннее. В шестнадцать лет он достиг этого роста и в нем остановился.
Это был найденыш, принятый и воспитанный старым священником-философом. Поэтому он знал очень многое и считал людей братьями не только на словах. Делая для других все что мог, он просил взамен только одного: спокойствия.
Его считали немного чернокнижником. Добрые старушки, называемые добрыми, вероятно, потому, что всю жизнь говорят дурное о других, предполагали даже, что он заключил договор с дьяволом, и, упоминая его имя, лицемерно крестились, что, однако, не мешало им знать очень хорошо дорогу в дом священника, где обычно чувствовался запах не серы, а хорошего супа, приготовленного для бедных. «
Наконец, один благочестивый христианин донес на священника епископу, который, не желая изменять традициям, принял донос и послал за священником.
Отец Домадо, так звали старика, получив вызов, немедленно же явился к своему начальству.
Его приняли очень сурово.
— Вы не исполняете ваших религиозных обязанностей, — строго заметил епископ.
— Извините, монсеньор, я точно и неуклонно исполнял все, что повелевает мне долг
— Внешне — может быть. Но — внутренне? О, вот в этом я сомневаюсь! Вы молитесь только в церкви. Молитва есть хлеб насущный христианина.
— Прошу извинения, монсеньор, — возразил опять священник, — я думаю, что немногие духовные особы молятся столько же, сколько я.
— Мне было бы любопытно узнать, каковы ваши молитвы.
— Я вам скажу это сейчас, монсеньор. Я молюсь, потому что я постоянно работаю.
Епископ подскочил в кресле от изумления.
— Работаете? И это вы называете «молиться»?
Услышав эти слова, старик выпрямился.
— Монсеньор, — сказал он с достоинством, — за сорок лет моего священства я изучил греческий язык.
— Правда?
— Еврейский.
— Что вы говорите?
— Санскритский, язык пали.
— Вы меня пугаете.
— Язык практи, индустани.
— Довольно!
— Я изучал китайский язык.
Это было уже слишком! Маленький старичок казался теперь епископу выше самых высоких пирамид. Латинский, греческий — это еще ничего! Но еврейский, санскритский, пра. Как, бишь, его?
— Слушайте, друг мой, — сказал епископ, — я думаю, что ваши намерения хороши. Я думаю, что вы идете по истинному пути. Молитесь, все-таки молитесь.