На минуту воцарилось молчание.
— Кстати, — заметил епископ, — я хочу обратиться к вам с маленькой просьбой. Составьте небольшую заметку, так, пустяки. О Четвертой Книге Пятикнижия. Вы помните вторую главу?
Отец Домадо невозмутимо прочитал по-еврейски первые строки указанной главы.
— Да, именно это, — сказал епископ, ничего не понявший. — Вот видите, мне кажется, что в латинском переводе Библии идея не совсем верно передана.
— Я приготовлю монсеньору подробную записку об этом.
— Вот именно! Для меня одного! Вы понимаете? Не говорите об этом никому.
Священник понял очень хорошо и отвесил епископу низкий поклон, чтобы скрыть невольную улыбку.
Спустя несколько минут Домадо ехал уже в деревню верхом на своем маленьком осле.
Наступила ночь. Погода была ужасная, дождь лил потоками, и отец Домадо дрожал от холода в своей тонкой рясе, хотя она была самая новая, какая только у него была.
Впрочем, следует заметить, что она была в то время и единственной.
Вдруг какой-то крик, лай, ворчание, одним словом, какой-то, не имеющий точного названия звук поразил его слух.
Домадо остановился и стал прислушиваться.
Тот же звук повторился. В нем слышалось теперь что-то человеческое.
Священник сошел с осла и подошел к неглубокому рву на краю дороги, откуда, по-видимому, доносился этот звук. Став на колени, отец Домадо протянул руку и нащупал что-то живое.
Это «что-то», кричавшее и бившееся в луже, было не что иное, как ребенок. Не колеблясь ни минуты, священник снял свою рясу и закутал в нее ребенка, предоставляя свою особу на произвол дождя и ветра.
Можно представить, какие крики были подняты управительницей доброго старика, когда она увидела его возвращающимся с такой оригинальной находкой! Но священник не обратил на это особого внимания, тем более, что он знал, что эти грозы непродолжительны. И действительно, спустя несколько минут ребенок был уже вымыт, обогрет и спал спокойно перед очагом в люльке, которую качал Домадо.
Может ли быть ребенок некрасив? Чувствительные сердца отвергают это, но, право, при виде находки священника даже им понадобилось бы много доброй воли, чтоб не изменить свое мнение!
Ребенку было около года. Ничто не может дать более ясного и точного понятия о его наружности, как одно простое слово: паук.
У него была огромная голова, длинные руки, казавшиеся переломленными посредине спичками, ноги, которые не кончались, или нет, кончались большими, широкими ступнями, никоим образом не наводившими на мысль об аристократическом происхождении.
Откуда он взялся? Кто мог потерять или бросить на дороге это бедное создание?