Сынок, что ты скажешь, если я выйду замуж?.. Все стало на свои места. Я не был мальчиком-паинькой, да и особенно культурным. Поэтому, грохнув кулаком по столу, заржал, как сытый конь. И тут же испугался опять. Мать подняла на меня свои неестественно мягкие глаза и тихо сказала:
Какой ты у меня некультурный…
Это было действительно странно. У меня всегда было такое впечатление, что папа, убегая от нас, всем мужчинам рассказал о страшной маме. Поэтому они всегда боялись даже одного ее взгляда. Кстати, после этого я понял, что мой папа был не из слабаков. Мама была красавицей настоящей, но больше не рисковал никто…
— Кто он? — прохрипел я.
У него удивительное имя, — закатив глаза, мелодично пропела мама. — Его зовут Георгий Серафимович Святодух.
Я никогда не был религиозен, но меня охватил священный трепет. Представилось нечто нежное, даже прозрачное, необыкновенно мягкое, обволакивающее, несущее в нашу семью покой, смирение и спасение. Георгий Серафимович Святодух… Это ж надо!
Он — удивительный мужчина, нежный, он понимает меня, — в трансе продолжала мама: — А какой умный!.. Сереженька!.. — Мама поцеловала меня в лоб. — Приходи завтра днем. Георгий Серафимович хочет посмотреть на тебя.
Она попрощалась и выплыла за дверь, как облако. А говорят: чудес не бывает!
В двенадцать ноль-ноль я стоял перед дверью… Перед этой, возле которой сейчас сидел. Обычно я звонил так, что мама никогда не сомневалась, кто это. В тот приход позвонил только два раза.
Наверное, сын, — услышал я, и дверь отворилась.
Заходи, — чарующе улыбнулась мама. И я с трепетом шагнул в неизвестное.
И вдруг из гостиной трехкомнатной квартиры раздался (я не преувеличиваю) утробный рев.
Ну-ну, — задребезжали стекла в окнах. — Ну-ну, покажи мне своего сынулю.
"Бежать!" — мелькнула у меня первая мысль.
Заходи-заходи, — нежно подталкивала меня мать в комнату. Я зашел в гостиную и увидел. Прости меня, Серафимыч, хотя я тебя очень люблю и уважаю, но это правда. Увидел нечто ужасно огромное, похожее на гориллу, которая легко могла бы разорвать слона. Моя мама, которая сразу стала жалкой и крошечной, засеменила к тебе, села рядышком, наполовину утопив свою красивую голову в твоем мохнатом плече, а я стоял по стойке «смирно» и, открыв рот, смотрел…
В понимании моей мамы это и был сверхмужчина. Настоящий красавец. Я не спорил.
Серафимыч зажал мою пухлую лапку в своем кулачище. Вставать ему было не нужно, он дотянулся до меня и так, да и роста, хоть он и сидел, был со мной одного. Я почему-то уверен, что меня он про себя называл, конечно незло, но шпендиком.