– А вы откуда?
– Я сам или наш отряд?
Я кивнула, и он подумал, что я спрашиваю о партизанах. Хотя имела я в виду именно его.
– Наш так сказать поселок, лагерь, в километрах пятистах отсюда. Там всех нас собрали в кучу и раздали желающим оружие. Получилось четыре роты, как сейчас помню. Считай батальон. Почти девять сотен человек вместе с охранниками лагеря, которые нас должны были стеречь по дороге. Но наш старый лагерь был расформирован после такого набора бойцов. Прислали свободных на наше место, чтобы не загубить хозяйство. И охранников просто включили в состав нашего батальона. Мы же до Вифи самой дошли. Даже месяц плацдарм удерживали. Думали основные силы подойдут, будем форсировать. А оказалось, что наши-то всё… выдохлись. Были глядящие да сдулись. Ну, нас и покатили оттуда. Хорошо не резонаторами. Так, вытеснили даже без особо крупных боев. Обожрали дивизию Цвингера, в которой мы были, да, похоже, из-за нас-то покатившихся назад и армия под фланговый удар попала. Нас просто на пополнение отвести не могли. Все думали, что мы стальные и так продержимся. Заменить-то некем было…
А потом все только отступали и отступали. Вот думали в городе закрепимся. Все-таки город штурмовать это даже Вовка Отморозь не станет. Проще выморить голодом. А когда началось массовое дезертирство, Василий добился от командования разрешения строить схроны, и оставаться в тылу противника. Цвингер против не был. Командующий армией тоже. Так мы и остались здесь. А армию откатили еще дальше. Сейчас уже фронт в километрах двухстах отсюда.
До холодов, если не разгромят нас, то может быть, руководство страны с северных границ перекинет войска сюда. Ведь северяне хоть и получили урок, но реванша жаждут. Вот наши зимы и ждут, когда никто не осмелится войну начинать. Нам бы несколько месяцев продержаться. И погоним обратно шрамов к Вифи.
– А со мной ведь глядящие такое сделали. – Сказала я зло, и наблюдая реакцию врача.
Он тяжело вздохнул и ничего не смог больше добавить. Развел руками и, поднявшись сказал:
– Артем правильно говорит. Ложись спать. Завтра он тебя на себе потащит, чтобы спасти.
Если он думал, что от таких слов я перестану к глядящим относится, как к последним подонком, он ошибался. Но я ничего не сказала. Просто улыбнулась грустно ему, когда он, спускаясь, посмотрел на меня и закрыл тряпкой вход.
В комнате стало темно. Мне ничего не оставалось делать, кроме как лечь поудобнее, укрыться еще пледом сверху и, расслабившись и попытавшись не думать, уснуть.
Боясь даже расправить крылья, я внимательно глядела на окраину поля, где замер довольно шустрый грызун. Он-то всерьез считал, что его никто не видит. Но его видела я. Видела и ждала, когда он наберется дурости и поскачет по открытой местности. Что толку слетать, когда он еще в густой, высокой траве. Он там шмыгнет, и поминай, как звали. Мне его в поле не поймать. Так что надо было просто ждать и не пропустить момент, когда он решится посоревноваться со смертью.