— Сон… — пробормотала я, сбитая столку. Я готовила себя к чему-то ужасному, но этого не произошло. — Это был не сон. Это была реальность. Вы показали мне, что происходит на самом деле. Что делают мои друзья.
— Некоторые сны — правда, некоторые — ложь, — сказал Второй. — Я действительно захотела его прихлопнуть. — Этот был правдивым.
Прошлое вернулось ко мне, расплывчатыми воспоминаниями моего детства. Христианские священники уже давно обосновались на Кипре, когда я родилась, но старые истории и обряды задержались. То что считается мифами сегодня, тогда воспринималось как реальность. Одна из таких историй гласила, что сны посылаются людям через одни из двух ворот: одни — из слоновой кости, другие — из рога. Посланные через ворота из слоновой кости — были ложными; посланные через роговые ворота — были правдивы. Я не знала, было ли это просто метафорой, но в итоге наблюдалась некоторая закономерность.
— Но почему? — спросила я. — Почему вы показываете мне правдивые сны? Вы замучили бы меня намного больше с другим глупым кошмаром. — Этот кошмар не был глупым. Я страдала, но не хотела, чтобы они знали это. Что может быть глупее, чем я, предлагающая им, как правильно меня мучить.
— Из-за незнания, — сказал Первый. — Скоро ты не будешь отличать правду от лжи. Ты примешь все потому, что боль может быть ложью. Но ты не узнаешь об этом. Скоро ты ничему не будешь доверять.
— Я буду знать, — твердила я. — Я могу их отличить.
— Ты уверена, что только что видела правду? — спросил Второй.
— Да. Абсолютно.
— Хорошо, — сказал Первый. — Тогда ты поймешь другую правду — никто не сможет тебя найти. Ты останешься тут навеки.
В какой-то момент мне пришло в голову, что мне хотелось бы, чтобы Онейриды насылали мне только ложные сны. Они, несомненно, причиняли боль, но было очень-очень слабое утешение в осознании позже того, что этого не было на самом деле. Все же мои несколько последующих снов были правдивыми и я была вынужденна продолжать вновь переживать прошлое.
Одно воспоминание возвратило меня в Флоренцию пятнадцатого столетия. Сначала я ощутила легкий расцвет радости от повторения этого. Итальянский Ренессанс был чем-то прекрасным и я трепетала, созерцая искусность людей, повторно проснувшись после прошедших нескольких унылых столетий. Все было сделано намного интересней, потому что церковь всегда противилась расцвету искусства. Такой конфликт способствовал процветанию моего вида.
Другая суккуб и я жили в одном доме, роскошно существуя за счет текстильного бизнеса, которым мы якобы управляли, в то время как наш дядя торговец (инкуб, который постоянно отсутствовал) путешествовал. Это была хорошая схема, и я, зовущаяся именем Бьянка, была любимым ребенком нашей местной демоницы, Тавии, благодаря удачным результатам по завоеваниям.