Суд на основании таких–то и таких–то статей уголовного уложения приговорил Тальма к лишению всех прав состояния и каторжным работам на пятнадцать лет.
Битком забитый зал встретил такое решение с недоумением и возмущением. Раздались свист, топот, оскорбительные выкрики в адрес присяжных, прокурора, судьи. Вмешалась полиция. Кого–то насильно вывели из зала, кого–то задержали и подвергли штрафу.
Жена осужденного, уверенная в оправдательном приговоре и принесшая в зал большой чемодан с хорошей одеждой для мужа, зашлась в рыданиях:
- Я–то точно знаю: Саша невиновен! Он всю ту ночь провел рядом со мной. Клянусь детьми, он на мгновение не отлучался… Убил не он, не он!
Тальма оставался абсолютно спокоен, словно это не его на веки вечные вычеркивали из жизни, подвергали страшным страданиям. Ибо — это надо знать судьям! — время на свободе и время в заключении имеет совершенно разные измерения. Пятнадцать лет без близких, без женщин, без права выбора и передвижения — это постоянное истязание продолжительностью в несколько человеческих существований.
Александру Леопольдовичу обрили левую половину головы и долгим мучительным этапом отправили на остров слез — Сахалин.
«ПРОСИТ ТОЛЬКО ЗА ДРУГИХ…»
Канцелярия Александровской тюрьмы — место бойкое. Особенно много людей здесь в конце рабочего дня. Серая масса каторжан стекается сюда — к кабинету начальника. Одни несут жалобы, другие просьбы.
Журналист Влас Дорошевич, прибывший «с творческой целью» с материка, тоже расположился в кабинете начальника тюрьмы. Ему любопытно: какие бытовые докуки заставляют несчастных приходить на поклон?
Вот на пороге появился высокий молодой человек с красивым благородным лицом, добрыми кроткими глазами, с небольшой бородкой клинышком (а–ля Чехов), в поношенном арестантском халате.
- Ваше благородие, — произносит проситель, — нельзя ли, чтобы мне вместо бушлата выдали сукном?
Начальник — несчастное существо, живущий среди этой боли, крови и грязи, спасающийся от полного сумасшествия лишь регулярным пьянством, презрительно–скучно тянет:
- Это тебе еще для чего?
Молодой человек молчит. Ему, видимо, неудобно рассказывать о причине своей просьбы. Наконец, набравшись решимости и, вероятно, верный привычке говорить лишь правду, он произносит:
- Это для моего товарища. Свой у него износился. А мне выдадут готовый — на товарища бу–дет велик.
Начальник смотрит на просителя как на дурачка:
- Ты сам–то весь драный, а просишь за кого–то… Ничего не получишь! Кстати, как твоя фамилия?
- Тальма. Я писарь в больнице. Начальник с издевкой смеется: