— Не откажусь, — вскричал барон, — но и теперь скажу, что племяннице моей не бывать за вами: я клянусь…
Тут дверь в кабинет барона растворилась, и — вошла Амалия. Ни Флахсман, ни дядя не ожидали ее. Она была бледна, как смерть — изумление сковало уста барона.
— Дядюшка! — сказала Амалия тихим, но твердым голосом. — Я повиновалась вам, как отцу моему, пока вы поступали со мною, как отец. Когда вы нарушили обещание моей матери: быть отцом моим, я почитала себя вправе поступать, как мне угодно. Знайте и не клянитесь: я буду женою его — сердце мое избрало его — никакая власть не принудит меня переменить слово, мною ему данное.
— Вы, сударыня, забываете все приличия… — сказал барон.
Амалия прервала речь его.
— Приличия! — сказала она с горькою усмешкою. — Бедные приличия уступают, где говоришь что-нибудь другое. Перед вами я повторю слова мои: Флахсман или — никто! Вы не хотели меня выслушать доныне; вы терзали меня, терзали избранного мною. Знайте же, что я не могу уже возвратиться: я жена Флахсмана, и бесчестие мое может быть прикрыто только благословением священника!
Слезы полились из глаз ее. Она упала на стул. Флахсман изумился, побледнел.
— Амалия! что вы говорите! — вскричал он.
— Молчите, если вы меня любите, Флахсман! Молчите — пусть он решает…
В это время барон шагал по комнате; крупные капли холодного пота выступали на лбу его. Амалия плакала; Флахсман не понимал, что с ним делается.
Вдруг барон остановился.
— Ну! — сказал он. — Итак дело кончено, Флахсман! Мы будем стреляться, но не вы, а я вас вызываю: вы погубили все мои надежды! вы обесчестили знаменитую отрасль баронов Шперлингов. Женитесь ли вы на Амалии?
— Я отдал бы жизнь за нее; я готов бы был принять тысячу смертей за ее счастие… Вы позволите мне назвать ее моею супругою, при вас, в сию минуту?
— Да!
И Флахсман обнял со слезами Амалию, у которой щеки вспыхнули, как роза.
На другой день, без всякой пышности, Флахсман повел Амалию к алтарю. Когда священный обряд совершился и барон фон-Шперлинг поздравил Флахсмана и Амалию, она стала перед ним на колена и сказала ему: "Теперь, начните же наше счастие прощением всего, дядюшка! Я не встану, пока вы меня не простите!" Барон растрогался. Несмотря на пустоту души и сердца, он любил Амалию, обнял ее и сказал с чувством: "Дитя мое! Бог да простит тебя во всем!"
Амалия встала; лицо ее пылало, глаза ее горели. "Узнайте же, — сказала она, — что вы были обмануты: непорочную душу и чистое сердце получил в сию минуту перед алтарем божиим друг мой! Я не посрамила благородной крови моих предков".