— Господи, Эдди, мы не собираемся бегать по деревне в исподнем. Нам требуется только мир, покой и немного хороших пейзажей. И что странного в том, что врач на несколько недель приютил умирающего и его родных?
— Недель? Вы собираетесь остаться здесь на несколько недель?
Терри расхохотался и шлепнул Эдди ладонью по спине.
— И он тоже? — Эдди покосился в сторону отца. Тот ответил холодным, безжизненным взглядом. Эдди повернулся ко мне, его губы растянулись в подобии улыбки, которая намекала на теплоту, но теплой отнюдь не была. Недавно в Австралии я ощутил на себе, что значит ненависть по ассоциации, и теперь почуял ее носом. Терри схватил сумку и направился к дому, остальные осторожно последовали за ним. Я задержался на пороге и посмотрел на Эдди. Он не двинулся с места — как застыл, так и остался стоять рядом с джипом. По его лицу можно было определить, насколько мы ему неприятны. Я не стал бы его за это осуждать. Поодиночке мы были милейшими людьми. Но вместе — нестерпимы.
Не понимаю, что такого заключено в моем теле, но оно неизменно притягивает комаров всех вероисповеданий и рас. Я буквально искупался в репелленте, сжег тысячу цитронелловых свечей, но кровососущие все равно налетали стаями. Пришлось снять с кровати москитную сетку и обмотаться ею, как саваном. Только тогда я сумел осмотреться, глядя сквозь прозрачную ткань. Сказать, что мебели было мало, значило ничего не сказать. В моем распоряжении оказались четыре белых стены, скрипучий стул со сломанной ножкой, шаткий стол и тонкий, как вафля, матрас. Окно выходило на густые джунгли. Я настоял, чтобы мне предоставили самую дальнюю спальню. В ней была еще одна, задняя дверь. Пригодится, чтобы входить и выходить, ни с кем не встречаясь, подумал я.
Москиты пробрались к руке — все-таки нашли дорогу сквозь сеть. Я с отвращением сорвал ее с себя и подумал: чем мне предстоит заниматься в этом месте? В Бангкоке с его буддийскими храмами и секс-шоу я находил чем развеяться. Здесь же мысли об умирающем отце вытеснят все остальные мысли. И мне останется одно: наблюдать, как угасает человек.
После обеда в молчании, когда каждый подозрительно поглядывал на других, воздух стал плотным от тайных желаний, и никто не решался высказать невыразимое, поэтому говорить было не о чем, и Эдди показал мне дом.
Смотреть особенно было нечего. Отец Эдди, кроме того, что был врачом, стал еще художником-любителем и, к несчастью, нашел способ совместить два своих увлечения. На стенах были развешаны навязчиво реалистические изображения кишок, сердца, легких и почек. С одного из полотен, хоть судьба его была незавидна, озорно улыбался изъятый во время аборта плод. Я не стал притворяться, что картины мне нравятся, да Эдди того и не ждал. Он провел меня в кабинет — опрятную комнату с деревянными ставнями. Такую чистоту и порядок обычно находят у педантичных людей или у людей, которым некуда девать время. Поскольку я знал, что Эдди просиживал здесь неделями и не дождался ни одного больного, то сразу понял, какую из двух возможностей выбрать.