– Пока не перечитал все запретное?
– Нет. Гораздо дольше. Шуты терпеливые люди. За правду всегда приходится платить так или иначе, именно поэтому нас охраняет особый закон, нарушить который не рискнул даже Крон. Даже король не может просто так убить шута. Конечно, есть хитрости и у королей, да только и наемного убийцу для шута найти непросто… и убить шута тоже непросто. Родаг бы так никогда не поступил – он честен. Он лучший король, который был здесь за последнюю сотню лет. Такие вообще редки в истории. А я так его подвел… Он ведь говорил правду: если бы я не пошел с вами… если бы я просил милости на эшафоте, между нами осталась хотя бы тень дружбы.
– Ты бы не попросил.
– Откуда ты можешь знать, если я сам не знаю? Сдался бы, наверное. Или сломался. Есть предел человеческой выносливости. И Крон бы меня сломал, если бы ты не вмешалась. Я думал, будто знаю, что такое боль… После коррекции – это долго и очень неприятно. Но Крон быстро меня в этом разубедил. Но мне за это не стыдно, правда. Я всего лишь человек…
Он прошептал что-то еще, Лена не расслышала, но отчего то была уверена, что это слово «почти». Отчего-то не захотелось заострять на этом внимание. Вспомнилось, что он не может обманывать, а правду говорить не хочет… а Лена не хотела и слушать. Крон с его черной магией сейчас казались еще дальше, чем Красный проспект и поручение шефа. Как там совсем древние римляне говорили: hic et nunc. Было здесь и сейчас – ноющие от усталости ноги, плачущая от усталости душа, нежные и крепкие руки, сине-серые глаза. В крапинку! Ничего другого не хотелось. Если честно, не хотелось и повторения предутренней… стихии. Даже пить не хотелось, хотя еще полчаса назад Лена думала, что вот-вот умрет от жажды, в пересохшем горле скребло, как грубой наждачкой. А сейчас было хорошо. Совсем хорошо. Тот случай, когда хочется не завопить дурным голосом, а тихо-тихо попросить: остановись, мгновенье, ты прекрасно… Знал классик, о чем говорил, ох знал…
Сердце шута билось мерно и сильно. Абсолютно по-человечески. Кажется, Лена поняла, какой смысл он вкладывал в это несказанное «почти». Коррекция эмоций. Болезненная. Как можно выжечь из человека эмоции искусственным путем? И зачем? Можно ведь просто натренировать на выдержку и беспристрастность. Как шпионов. Невозможно лишить человека чувств. Шут ведь не лишился.
Он поднял ей подбородок и долго-долго смотрел в глаза. Потом вдруг улыбнулся:
– Ты не любишь целоваться?
Лена немедленно покраснела… Хотя куда уж – было жарко, она устала, а солнце и усталость отнюдь не придавали ей аристократической бледности, наоборот – щеки и нос пламенели вполне по-крестьянски. Шут наклонился и очень осторожно коснулся ее губ… а потом куда менее осторожно.