Сикорский решил наконец сам допросить комиссара. Впрочем, он не употреблял таких пошлых, казенных слов, как «допрос», «показания». Он сказал:
— Хорошо, пригласите его ко мне. Я сам с ним побеседую.
Жестом удалив конвойных, Сикорский встал из-за стола и пошел навстречу Муллануру, словно тот был не узник, приведенный под конвоем из сырой, зловонной тюремной камеры, а дорогой гость, любезно согласившийся принять его радушное приглашение на чашку чая.
— Рад вас видеть, господин Вахитов, — ласково заговорил он. — Я пригласил вас для разговора весьма серьезного. Допросы, показания, численность войск, количество орудий и пулеметов — всей этой ерундой пусть занимаются мальчишки из контрразведки… Мне известно, что вы не склонны вступать с ними в диалог. Что ж, по совести говоря, я вас понимаю. Попав в плен, я вел бы себя точно так же.
«Мягко стелет, — подумал Мулланур. — А на поверку выйдет все то же. Знаем вас. Старые жандармские фокусы».
— Да, господин Вахитов, я вел бы себя точно так же, если бы на меня пытались воздействовать теми методами, которыми действуют все контрразведки мира. Я солдат, и слово «присяга» для меня не пустой звук… Но я не только солдат. Я еще и человек. Поэтому я способен внять голосу разума. От души надеюсь, что и вы тоже не утратили эту способность…
«Неужто что-то новое? — подумал Мулланур. — Ладно, послушаем».
Сикорский, уловив искорку интереса в глазах комиссара, удвоил свое красноречие.
— Мы с вами не дети, господин Вахитов, не правда ли? — доверительно сказал он. — Да, мы не дети, играющие в «казаков-разбойников». Так вот, не будем спорить на эту набившую оскомину тему, не станем выяснять, кто «разбойники», кто «казаки». У вас своя вера, свои идеалы. У меня — свои. Но бывают, увы, обстоятельства, когда уже не до идеалов. Жизнь дьявольски жестокая штука. Когда дело идет о жизни и смерти, умный человек сбрасывает с себя всю мишуру, все наносное, случайное и остается один на один с жестокой реальностью. Я надеюсь, что вы человек, умеющий смотреть в глаза суровой правде. Ведь верно же? Я не ошибся?
— Вы пригласили меня к себе, чтобы побеседовать на философские темы? — насмешливо спросил Мулланур.
— Нет, — улыбнулся Сикорский. — Это была только прелюдия. А пригласил я вас для того, чтобы сказать вам, что я не всесилен. До сего дня мне удавалось отводить костлявую руку смерти от вашего горла. Но власть моя не безгранична. Поверьте, я искренно хочу сохранить вам жизнь, но на меня оказывают давление. Есть другие силы, есть люди, не разделяющие этих моих, как они выражаются, интеллигентских иллюзий. Сохранить вам жизнь я, разумеется, могу. Но лишь при условии, что вы мне поможете в этом.