— Поедете, поедете, — сладким голосом пропел Заозерный, выбираясь из машины и цепко беря ее за локоть, — у коллег наших к вам одни вопросы, у нас другие... Вы думали, все так просто? Навешали лапшу на уши, и все? Нет, матушка моя, придется оставить мысли о благополучном исходе. Мы ведь как: не мытьем, так катаньем...
— Ордер покажите, — хмуро сказала она.
— А это не арест, — сообщил Заозерный, — это обычное задержание по подозрению... Можете потом жалобу составить, мы не возражаем. — И уже другим, официальным тоном скомандовал: — В машину! Ты мне еще сопротивление оказать попробуй... Ну! Быстро!
Вздохнув, женщина села на заднее сиденье. Капитан втиснулся рядом. До отдела ехали молча, только время от времени в зеркале заднего вида я ловил ее настороженный и ненавидящий взгляд.
— Где у вас тут побеседовать можно... Без свидетелей? — спросил Заозерный, плотоядно глядя на угрюмую банщицу.
— Если Беликовой нет, то у меня. — Я показал кабинет.
— Ты покури пока, — попросил капитан, убедившись, что кабинет пуст, — а мы с дамой побеседуем малость... За жизнь...
— Но...
— Все будет нормально, — заверил Заозерный, закрывая дверь перед моим носом.
Вздохнув, я вытащил из пачки сигарету и, прикурив, привалился к дверному косяку, готовясь к долгому ожиданию. Когда я прикуривал новую сигарету от окурка старой, в конце коридора показалась массивная фигура моей соседки по кабинету.
— Боже мой, Вадик, знали бы вы, какое счастье вас видеть, — на одесский манер растягивая слова, сообщила мне Беликова.
— Почему? — удивился я.
— Хоть что-то в этом отделе стоит столбом, — заявила она, рассматривая меня с нарочитой плотоядностью.
Невзирая на мрачное настроение, я невольно улыбнулся. Катю Беликову я, без лишнего преувеличения, обожал. Это был прекрасный человек с невыразимо страшной судьбой. Пятидесятисемилетний подполковник с фигурой и внешностью Нины Усатовой и горьким остроумием Фаины Раневской. Так мы иногда и называли ее между собой: «Наша Фаина». Она не обижалась. Матерщинница, острослов, умница и невероятно, немыслимо добрый человек, она, как я и Григорьев, стояла у самых истоков создания «полиции нравов». Первая встреча с ней всегда была для человека шокирующей, вторая — желанной. Не любить эту сумасбродную, мудрую сквернословку было просто невозможно. Но, к сожалению, именно таким женщинам чертовски не везет в личной жизни.
«Фаина» никогда не была замужем. Как она выражалась: «Несколько раз пыталась, но размеры не подходили мне по всем стандартам». Наверное, все же мы, мужчины, изрядные сволочи. Предпочитаем ярких красоток с тусклым характером и панически боимся характеров ярких, самобытных. Я иногда пытался понять: а смог бы я взять в спутницы женщину такой яркости, будь она лет на тридцать моложе, и с презрением к самому себе понимал — нет, не смог бы, испугался бы раствориться в ней, не удержать, не вынести контраста. Кстати, сама Беликова была создана именно из контрастов. Редкий знаток поэзии Серебряного века, она с детской увлеченностью перелопачивала сотни «женских детективов» — литературу несовместимую. Увлеченно читала, возмущаясь время от времени: «Глупость какая! Это ж какая дура так пишет?» Переворачивала обложку, смотрела на фотографию, качала головой: «А с виду — приличная женщина», — и вновь шуршала страницами.