Суетились рабочие, откинув кузов саркофага, - проводили трубы микроклимата.
— Здесь, товарищ Кривокорытов! — рапортовал офицер охраны. Актёр оглянулся. Тошнотворный приступ тоски морозил душу. «Боги, боги искусства, зачем вы покинули меня! Неужели лежать в гробу по системе Станиславского?» — внутренне стонал актёр.
И лёг репетировать.
Он сосредоточился, положил руки: левую - плашмя на грудь, правую - чуть сжав в кулак. Скорбно расслабил веки.
— Великолепно! — раздался по радио, спрятанному под подушкой, голос Начальника искусств. — Но уж слишком живой. Нельзя ли немножко умереть?
Приказывал Начальник.
Кривокорытов подчинился.
— Так держать!
Доступ в мавзолей начался в 11 утра.
В интимном кругу обсуждали, что делать.
— Не лучшая находка, этот Кривокорытов.
— Идея! — воскликнул Начальник искусств, бешено вращая глазами. Столпившись, выслушали проект. Смеялись и гладили себя по животам.
* * *
Ваня Чмотанов сошёл в тихом Голоколамске. Душа его наслаждалась прекрасным зимним днём и покоем провинции.
Он прошёл через город. Рядом с развалившейся церковью стоял аккуратный чистенький домик. Из трубы шёл дым. «Нежданная радость - это я», — тщеславно подумал Чмотанов и свистнул. В окне мелькнуло лицо. Загремели засовом.
— Ванечка! — восклицала Маня. — Соколик мой необыкновенный!
Маняша была совершенно круглая по телосложению, курносая: она встречала друга в чудесной махеровой кофте цвета весенней лягушки.
Они расцеловались в дверях.
— А я, дура, думаю: заловили моего соколика, давно не видать.
— Нет, Маняша, жив твой соколик, прилетел с миллионами.
Маня раскраснелась и с истинно голоколамской страстью впилась в губы Чмотанова.
— Экий архипоцелуй, Маняша! — шутил Ваня, обвиваясь вкруг неё плющом.
Они сели за столом в передней избе под образами.
Выпив самогону, Чмотанов поцеловал подругу и сказал:
— Эх, заживём, Маняша, вскорости...
* * *
Кривокорытов трудился в поте лица. Первый день отлежал тяжело, но постепенно настолько освоился и так сосредоточился, что по окончании доступа приходилось будить его. Кривокорытова успокаивало еле слышимое шарканье толпы; поначалу тяжелы были уколы тысяч глаз, впивавшихся в бесконечно дорогие черты, но явилось второе дыханье. Догадались пустить по радио музыку. Роберт лежал с удовольствием, слушая медленное танго. Неустанно следили и за идейностью актёра. «Сегодня я прочту лекцию на тему, — услышал однажды Роберт вкрадчивый голос, — почему не следует верить в Бога».