Вопрос, разлучивший вас с Римскою Церковью, не есть случайный вопрос церковной юрисдикции или дисциплины. Это вопрос пребывающий, вопрос доктрины. Римский двор изъявляете притязание на право навязывать вам ту или другую формулу, которую вы обязаны подписать, или то или другое отречение, которое вы обязаны произнести; вы же отрицаете у него это право и считаете его посягательством на свободу вашей совести. Обстоятельство, подавшее первый повод к расколу, теперь утратило всякое значение. Положим, Римский двор захотел постановить в силу своего церковного авторитета обязательное решение о факте, ложно им понятом или худо высмотренном; положим, он основался на неправильных донесениях о какой-либо книге в сущности невинной, но ведь с тех пор характер вопроса совершенно изменился. Вещественный факт достаточно изучен, и было бы крайне смешно утверждать, что мало было двух веков для его уяснения. Жансений и смысл его слов — теперь в стороне. Теперь, да и не только теперь, а в продолжение целых полутораста лет, тяжба шла и идет о границе власти присущей кафедре Св. Петра, той власти, которая ей дана или которую она за собою признает над совестью христиан. Одно из двух: или всякий вопрос об этой власти и о самой необходимости ее ниспадает в разряд вопросов праздных и не имеющих никакой важности, или же вопрос, на котором вы расходитесь с Римом, есть вопрос доктрины.
Папы, отличающиеся один от другого большим или меньшим знанием и умом, наконец особенностями личных своих характеров, следуют преемственно один за другим. И все единогласно осуждают вас как людей непокорных власти, вверенной им от Бога; а вы
307
стали бы уверять, что вы не в расколе? Неужели ни один из этих пап не имел настолько рассудка, настолько любви, настолько просвещения свыше, чтобы признать наконец, что повода к разрыву нет, как уверяете вы? Самим Протестантам никогда бы не придумать более сильного довода против наследия первосвященнической власти в решении вопросов доктрины. Но, пусть будет по-вашему.
Положим, что страсти имеют такую же власть над преемниками Св. Петра, как и над всеми смертными; положим, что честолюбие и властолюбие, в продолжение без малого двух столетий, ослепляли пап до такой степени, что постоянно подсказывали им отлучение, и теперь над вами тяготеющее, положим, без достаточного основания, или, лучше сказать, под пустым предлогом. Допустим все это: вопрос все-таки только отклонен, а не решен. Ведь вам приходится иметь дело не с одним Римским двором, не с тем только, что можно бы назвать его тайным советом. Правда, приговор, вас осуждающий, произнесен Римским двором, но он принят всею Римскою Церковью. Как? И в этих миллионах христиан, в этих сотнях тысяч, образующих церковный чин, в этих десятках тысяч епископов не нашлось, человека, который бы разрешил вас, или принял бы на себя ходатайство по вашему делу, или потребовал бы для вас, если не правды, то хоть бы милосердия? А вы уверяете, что вас осудили будто бы по ничтожному поводу, будто бы вопреки законам и преданиям апостольским? Вы хотите принадлежать к Римской Церкви, а какое понятие о ней даете вы вселенной?