Когда я выплакалась, Павел заставил меня умыться холодной водой, припудрить,нос:
— Это он от слез покраснел, какая ты смешная стала!
Меня это ничуть не обидело. Ничего теперь обидеть меня не могло, я себе цену знала — не способна ни на что путное, буду где-нибудь квитанции выписывать...
Когда я, умытая, вернулась из ванной комнаты, Павел за руку подвел меня к тахте, усадил, сам опустился рядом и сказал серьезно, сочувственно:
— Запомни: кто не пользуется своими духовными силами, того они покидают. А теперь послушай:
Победишь — своей победы напоказ не выставляй,
Победят — не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй,
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
Мне вспомнился наш институт, Павел в окружении студентов, его успехи, мои страдания, его равнодушие. Зачем я пришла сюда? Чем он может помочь мне? Очередным «разносом»? Рисуется, стихи читает, когда человеку жизнь невмоготу!
— Ритм, поняла? Ритм жизни,— говорил между тем Павел. — Это Архилох, древнегреческий поэт. Каков, а?
У меня снова хлынули слезы, не остановить.
— Ты слишком импульсивна, Геля, тратишь энергии больше, чем надо. Во всех случаях жизни полезно вспоминать спичку Станиславского. Помнишь, что он говорил по этому поводу? Без определенного усилия ее не зажжешь, переусердствуешь — сломаешь. Итак, надо тратить энергии ровно столько, сколько необходимо, а у тебя колоссальный перерасход! Врач из тебя выработается, уж ты поверь мне на слово, отличный: ты человек неравнодушный и доброты в тебе с избытком, а это в нашей профессии немаловажная деталь.
— Господи, как ты не понимаешь! Говоришь, говоришь, говоришь! А сам-то ты равнодушный, недобрый, дальше своего носа ничего не видишь! Человек любит тебя, жить без тебя не может, сил у него нет больше молчать, а ты... Посейдон с трезубцем!.. Угнездился на троне... Сердце рыбье, холодное...
Павел захохотал, вскочил с тахты, потянул меня за руку:
— Идем!
— Куда? — Я чего-то испугалась.
— Ты объяснилась мне в любви, сделала мне предложение, теперь нам остается поехать к твоей маме за благословением. Ну как?
— Ага... К маме обязательно... Она даст...
— Что? — Павел прикрыл верхнюю губу нижней, озорно подул на свои волосы.
— Благословение,— прошептала я, опустив голову.
...Мама посмс^рела на меня вопрошающе, в глазах ее стояли тысячи вопросов, но сна не задала ни одного, сказала только: «Тебе видней». И, обняв меня, заплакала. Потом она подошла к Павлу, приникла к его груди, маленькая, сухонькая. А он ласково, бережно гладил ее по седым волосам.